Политические основы формирования белорусской нации

Политические основы формирования белорусской нации: разгром польского восстания 1863 – 1864 г. г., возрождение Беларуси и цивилизационный раскол белорусского этноса во второй половине XIX века

• Значение российского фактора 1830 – 1850-х годов для белорусского Возрождения.
• Русофил Михаил Муравьёв – архитектор превращения белорусских земель 1860-х годов в отдельную этнокультурную единицу.
• Процесс возвращения в Беларусь восточно-христианских ценностей как важный фактор этнического пробуждения белорусов.
• Экономические предпосылки белорусского Возрождения 19 столетия.
• Польская цивилизация элитарных кругов белорусских земель и причины их обращения к народной культуре в середине XIX века.
• Актуализация западно-христианского кода национального литературного языка – одна из первопричин цивилизационного раскола белорусов.
• Некоторые последствия цивилизационного раскола белорусского общества в XIX веке для независимой Беларуси.

Данная тема тесно переплетается с крайне актуальной проблемой политических отношений Республики Беларусь: основная масса жителей независимой Беларуси разговаривает и думает по-русски, живёт в формате русской цивилизации, а в общественном сознании присутствует недоверие к России и даже наблюдаются элементы некоторой русофобии. Объяснение столь странного для Союзного государства социально-политического противоречия, по мнению автора, кроется в особенностях исторического процесса формирования белорусской нации. При этом автор хорошо понимает не только политическую ответственность, но и осознает опасность затрагиваемого им вопроса. Однако, к сожалению, нежелание общественности внимательно вникать в сущность столь щекотливой темы может вызвать негативные последствия для белорусской государственности. А этого допускать нельзя!

Историческими предпосылками формирования белорусской нации были события, вызвавшие кардинальные геополитические изменения на белорусских землях в XIX веке и подтолкнувшие там нациообразующие процессы. Главными из них стали – разгром польского восстания 1863–1864 годов, последовавшее за этим возрождение белорусов и цивилизационный раскол белорусского общества во второй половине 19 столетия. Окончательное формирование белорусской нации в рамках Белорусской Советской Социалистической Республики является отдельным вопросом.

Итак, важнейшим этапом образования белорусской нации был разгром польского восстания середины XIX века. Это было время, когда, несмотря на готовность многих поляков ради польского дела отдать свои жизни, польские элиты упустили последнюю возможность воссоздать собственную империю под названием «Речь Посполитая».

В настоящий момент надо обратить внимание на то, что организационные проблемы третьего польского восстания на белорусских землях достаточно подробно рассмотрели многие авторы. Также они всесторонне изложены и предыдущем материале. Поэтому интерес представляет более детальное исследование процессов возрождения белорусского народа во второй половине XIX века, которое проходило по двум направлениям и между ними пролегала цивилизационная пропасть.

Первое – воссоздание культурных основ белорусского этноса на основе возвращённых в литовские и белорусские губернии ценностей восточно-христианской цивилизации и восточноевропейской культуры, которые были присущи предкам белорусов («руским»), составлявших 80-90 % населения ВКЛ и почти 100 % жителей Полоцкого и Туровского княжеств-государств.

Второе – развитие народной культуры литвино-польской частью белорусского общества. При этом культурный ренессанс на западно-христианской основе был вызван не внутренней потребностью саморазвития белорусской народности и её дальнейшим превращением в полноценную нацию, а политической необходимостью сохранить польское влияние на Беларусь.

В то время на белорусской земле жёстко противостояли восточно-христианская и западно-христианская цивилизации в лице двух империй: российской реальной и польской потенциально предполагаемой. Взгляды сторонников «Великой Польши» основывались на меркантильной теории Запада о первенстве личностных интересов над общественными, колониальном духе плантаторов, стремившихся иметь белорусских рабов и скрывающих свои политические мотивы за красивыми словами о свободе для всех, равенстве и братстве. На практике идеология исключительности польского этноса находила своё выражение в теориях сарматизма (1) и польского мессианства (2), которые с молоком матери впитывались так называемой белорусской интеллигенцией XIX века, по-прежнему считавшей себя шляхтой. При этом Российская империя была основным препятствием на пути распространения парадигмы «великой Польши» и её движения на Восток. Восточнославянская цивилизация России, православие с общинностью и соборностью противоречили имперскому духу польской католической церкви, что превращало её из конфессии в инструмент решения политических задач польских элит. Отсюда и человеконенавистническая русофобия, которая была доминантой общественного сознания польской знати на протяжении всей истории.

Соответственно не стояли в стороне и белорусские литвины. Ненавистью к «маскалям» было пронизано всё творчество представителей интеллигенции белорусских земель (что-то останавливает называть её в данных обстоятельствах «белорусской»): «Лягчэй будзе сэрцу, як згіне маскаль» (перевод с польского), торжественно заявил Людвиг Кондратович (Владислав Сырокомля) в своём стихотворении «Добрыя весці» (1848) [1, с. 15].

1. Сарматизм – шляхетская идеология, возводившая шляхту к древним сарматам (кочевой германский народ), отделяя её тем самым от простолюдинов. Он господстовал во всех сферах человеческого бытия. К примеру, шляхтичам запрещался физический труд и торговля, а наказывать их можно было только на ковре…

2. Польское мессианство – направление философии, «разъяснявшее» отличия других народов от богом избранных поляков, которым, по их убеждениям, уготована миссия спасения «грешников» Европы. Они взяли на себя мессию «Христа Европы». Видным сторонником и проповедником этого учения был Адам Мицкевич.

Что касается России, то там шёл мучительный поиск смысла «русской идеи» и места русского народа в общечеловеческом цивилизационном развитии. Обстановка европейского духовного подъёма распространялась и на Российскую империю, в которой рядом с крепостничеством соседствовала эпоха интеллектуальных титанов (Александра Герцена, Николая Чернышевского, Николая Добролюбова, Льва Толстого, Ивана Тургенева, Фёдора Достоевского и др.). В ожесточённых спорах российских западников и славянофилов, космополитов и патриотов, либералов и консерваторов зарождалось осознание российским обществом роли России в качестве центра православной цивилизации, защитницы «правды» и угнетённых славянских народов. Она, в их понимании, не должна была «раствориться» в Европе, а «вобрать в себя» всю европейскую культуру, накопленную веками… Возможно читателю будет интересен факт категорического неприятия многими российскими интеллектуалами западной накопительской культуры «Ротшильда». Фёдор Достоевский в одном из выпусков своего «Дневника писателя» высказал следующую мысль: если бы сейчас Христос пришёл в мир XIX века, «называющий себя христианским», со своим учением всеобщего добра, то его бы не приняли и отвергли [2, с. 458].

В складывающихся обстоятельствах принципиальные изменения общественной жизни на белорусских землях были неизбежны. Благодаря им из средневекового забвения, казалось бы, навсегда задавленный польским сарматизмом, поднимался народ со своей цивилизацией, создававший свою новую элиту, способную формировать подлинно национальные идеи. Белорусов в составе Российской империи не делали россиянами, они объективно превращались в творцов собственной истории – в отличие от Речи Посполитой, где белорусское население целенаправленно обращалось в поляков. Рассмотрим не только значение России в национальном возрождении, но и общий контекст данного вопроса более подробно, ибо он имеет для Республики Беларусь архиважное политическое значение.

Значение российского фактора 1830 – 1850-х годов для белорусского возрождении второй половины XIX века

Будем исходить из того, что возрождение белорусов в XIX веке представляло собой причинно-следственное политическое явление, длившееся в течении целого столетия и которое непосредственно было связано с политикой России. Так на землях Беларуси, вошедших в состав России после трёх разделов Речи Посполитой (1772, 1793, 1795), русский фактор начинал оказывать всё большее влияние на все сферы общественного бытия. Основополагающими элементами системы образования, к примеру, стало изучение истории и культуры России, а не Польши, утвердилось правило запрещения преподавания в школах на польском языке и переход на русский. Несмотря на апофеоз польского господства в крае до 1825 года, русскость как объективный фактор возрождения Беларуси доминировала в общественной жизни всё девятнадцатое столетие, ибо предпосылки политической актуализации белорусской культуры и истории белорусов, бережно хранившиеся в глубине общественного сознания народных масс, могли пробудиться только с помощью России. Противостоять польскому культурному массиву, имеющему вековую историю и ставившему своей целью вернуть «исторические» земли во владычество Польши, самостоятельно они не могли. Данное положение является альфой и омегой исторических процессов на белорусских землях в XIX веке. Отсутствие их трезвого понимания, выдумки и инсинуации вокруг этой темы в настоящее время могут привести и уже приводят к негативным последствиям для белорусской государственности.

Обратимся ещё раз к фактам, доказывающим невозможность формирования в Беларуси XIX века классической модели модерной европейской нации и объективной необходимости присутствия русского фактора на белорусских территориях той эпохи.
Белорусская элита не могла стать создателем белорусской национальной идеи и организатором этнического возрождения белорусов. Так, созданная Сеймом в сентябре 1732 года «генеральная конфедерация» лишила православную шляхту политических прав. А католическая часть белорусского шляхетства в принципе не могли быть распространителем этнического самосознания, ибо колонизаторская практика властей Речи Посполитой (1569–1795) и определённое попустительство польским имперским амбициям на белорусских землях со стороны царского двора времён Павла I и Александра I привели к самообозначению белорусских шляхтичей в качестве поляков и фрагментарной компоненты «кресовой польской народности». Значительная часть образованного белорусского общества была одержима идеей возвращения Польше её «исторических» земель, куда входила и Беларусь. Белорусский литературный язык из-за политики католической знати Речи Посполитой, запретившей его литературную форму в 1696 году решением Всеобщей конфедерации сословий, на начальном периоде пребывания Беларуси в составе России продолжал отсутствовать.

Что касается широких народных масс белорусских земель, то в белорусском крае наряду с беспощадной эксплуатацией местного населения установились отношения глубокого презрения господ к своим «хлопам» с их «хлопской» верой, не признавались ни личные, ни имущественные права крепостных. Паны видели в них лишь рабочий скот («быдло»), из которого при помощи «бизуна» (плети) можно извлекать рабочую силу, брать и ничего им не давать (даже земли), а вместе с тем подвергать крайним нравственным и физическим унижениям. Для белорусов сложилась патовая ситуация – экономическая и правовая зависимость от панов-поляков вела к их полному порабощению.

Описание положения белорусского крестьянства под гнётом польских помещиков наглядно демонстрирует пословица самих крестьян, которую приводит Александр Миловидов в своей работе «Освобождение крестьян Северо-Западного края и поземельное устройство их при графе М.Н. Муравьёве» (1901): « Зробишь – панъ бере, не зробишь–панъ дере; нехай-же, кажу, его чертъ побере» [ 3, с. 6]. Или вот какими увидел белорусов в 1850-х годах известный российский учёный белорусского происхождения Михаил Коялович: «Взгляните на бледное, истощенное лицо здешняго крестьянина, на низкий ростъ и худобу его тела, на лохмотье, въ которомъ одетъ онъ, на боязливый взглядъ, которымъ онъ смотритъ на васъ, на торопливость, съ которую, снявъ передъ вами свою белую шапку, спешитъ бросится вамъ въ ноги и потомъ поцеловать вашу руку, если вы удостоите его однимъ словомъ. Брошенный обществомъ, в свою очередь бросившимъ свою народность… онъ страдалъ молча и никто не внималъ его глухому, болезненному стону…» [4, с. 387].

В результате пребывания белорусов в состоянии рабства на белорусских землях конфессиональное самосознание у них повсеместно преобладало над этническим. Даже на рубеже 1856-1864 годов население Беларуси сохраняло в основном ту этносоциальную структуру, которая сформировалась в XVII-XVIII веках.

К примеру, ви рабства на белорусских землях конфессиональное самосознание у них повсеместно преобладало над этническим. Даже на рубеже 1856-1864 годов население Беларуси сохраняло в основном ту этносоциальную структуру, «приходских списках» жители Беларуси называли себя по разному: «белорусы», «литвины», «литовцы», «славяне», «жители славянского закона», «русские», «литовцы-славяне» и т. д. Встречались и парадоксы – «…в Новогрудском уезде население местечек Кривошин, Ишкольдь, Своятичи и Снов было описано следующим образом: «Помещики и дворяне – поляки, простонародье: мало-польско-русаки» [5, c. 84]. Сюда же – к разряду исторических несуразностей – относится и самоопределение белорусов как «тутэйшыя».

В 1903 году, как отмечал Евфимий Карский, «…простой народъ обыкновенно говоритъ по-белорусски, более образованные уже по-польски… Народъ съ трудомъ различаетъ народность, но никогда не смешиваетъ православного с католикомъ; всякого католика онъ обыкновенно и называетъ полякомъ» [6, c. 11, 31].

Таким образом польское господство обеспечивало быстрое окатоличевание и ополячивание населения Западного края, что повлекло за собой экономическое и духовное рабство белорусов, которое делало невозможным их этническое возрождение без помощи великих держав. И помощь пришла в виде массовых проявлений интереса энтузиастов из России и уроженцев Беларуси к белорусской истории, политике, экономике, этнографии, фольклору и к культуре белорусов в целом, а также активном участии в этих процессах властных структур Российской империи.

Уже в 1773 году по заданию властей российский академик Иван Лепехин с научной экспедицией исследовал ряд белорусских городов и рек: Мстиславль, Рогачёв, Могилёв, Шклов, Оршу, Витебск, Полоцк, Креслау, Динабург, Двину и т. д. В 1792 году российский генерал-интендант, будущий министр финансов России Егорий Канкрин, описал один из «Борисовых камней» — «Рогволодов камень», а в 1805 году он в буквальном смысле спас от уничтожения и остальные белорусские исторические реликвии в русле Западной Двины. В начале XIX века поселившийся в Гомеле граф Николай Румянцев (сын знаменитого фельдмаршала эпохи Екатерины II) организовывал экспедиции по выявлению археологических древностей, создал в своём имении домашний музей. Благодаря ему, в полоцком монастыре было найдено Добриволо евангелие 1164 года, на Гродненщине Супральская летопись и архив Сапег. Вокруг него организовался так называемый «Румянцевский кружок». В него входили самые известные люди, того времени, из живших на белорусских землях, – ряд профессоров Виленского университета, деятели православной, униатской и даже католической церквей, некоторые государственные служащие Литовских и Белорусских губерний. При покровительстве Николая Румянцева в 1817 году было осуществлено «критическое описание всех внутренних и иностранных источников, относящихся к отечественной истории», включая народные легенды, сказки, мифологию и т. д. Под его руководством в 1836 году были описаны 132 рукописи из библиотеки закрытого к тому времени Виленского университета.

Глубокий след в создании особой научной дисциплины – белорусской филологии оставил российский офицер Констатнтин Калайдович. Пришедший в Беларусь после изгнания Наполеона в составе Московкого ополчения он, будучи профессиональным историком, составил широкое представление о жизни белорусов и белорусском языке. В 1821 году Калайдович издаёт работу о творчестве Кириллы Туровского и сравнивает его с Иоанном Златоустом. В своём очерке «О белорусскомъ наречiи» (1822) он вводит понятие «Белорусская словесность». В заключении очерка приложен «Краткiй словарь Белорусскaго наречiя».

На 20-е годы XIX века относится и начало деятельности виднейшего белорусского научного исследователя протоирея Иоанна Григоровича. Им составлен и издан в 1824 году «Белорусскiй архивъ древнихъ грамотъ». Он же готовил к изданию «Словарь западнорусскаго наречiя».

Серьёзным рубежом изменений понимания российской элитой цивилизационной близости православной части населения Северо-Западного края к русским стало польское восстание 1830–1831 годов. В этом аспекте интерес представляют два явления того времени.

Во-первых, царские власти официально объявили о повышении внимания к разработке законодательных основ изучения и охраны исторических древностей края. В первую очередь речь шла о памятниках церковной старины в качестве неотъемлемой части культурного достояния местного населения, которое тесно увязывалось с императорской властью. Результатом такой политики стало появление указов, приказов, циркуляров и других документов нормативного характера, регламентирующих отдельные аспекты памятникоохранной работы. Они касались изучения и публикации письменных реликвий, устройства и учёта церковного и монастырского имущества, сохранения зданий как образцов древнего церковного зодчества, составления планов и зарисовок фасадов древних церквей и монастырей, сохранения картин и т. д. Было издано множество материалов о памятниках старины не только католического прошлого белорусских земель, но и исторических реликвий восточно-христианской цивилизации Беларуси. Не обошлось и без полицейских курьёзов. К примеру, в октябре 1837 года генерал-губернатор Северо-Западного края получил циркуляр министра внутренних дел Российской империи графа Блудова: «собирать сведения о древних зданиях и вообще о находимых древностях». Полиция Полоцка доложила своему руководству о том, что в городе есть только одна историческая достопримечательность – домик, в котором когда-то останавливался Пётр I. А больше нет ничего [ 7, с. 51, 52].

Во-вторых, российский император Николай I при попытках облегчения положения крестьянского сословия своей империи, особое внимание уделял белорусским землям (суть реформы заключалась в установлении разумного соотношения количества земли у крестьянина и величины его повинностей перед паном). 22 декабря 1852 года состоялось высочайшее повеление: в Виленском и Витебском генерал-губернаторствах подлежало ввести новые инвентари, составленные на основании правил, изданных в 1848 году для юго-западных губерний. Но польские помещики в статусе российского дворянства благодаря разным проискам оставляли свои прежние льготы. Введение инвентарей затормозилось. Современники так характеризовали этот процесс: «В Белоруссіи и Литве инвентари… составлялись, поверялись, вводились и браковались; все дело шло крайне туго и вяло, по нескольку разъ переделывалось сызнова и не дало никакихъ результатовъ. Бытъ крестьянъ не улучшился; местами ихъ положеніе даже стало хуже; они упали духомъ и надежды ихъ стали потухать» [8, с. 513].

Вместе с тем, несмотря на сопротивление польских панов, зависимость крестьянских повинностей от количества и качества выделенной паном земли в основном была узаконена. Этим самым был сделан ещё один шаг по созданию предпосылок белорусского возрождения, которые всё явственнее приобретали очертаемый характер.

Безусловно, не вызывает сомнения стремление царизма подобными действиями решать свои политические цели, видя в них некие инструменты в борьбе с «польщизной». Но для общественности Республики Беларусь крайний интерес представляют следующие факты: со стороны властей предпринимаются попытки напечатать «Кароткі збор хрысціянскай навукі…» (1835), «Катэхізм…» (1845) для католиков на «гутарковой белорусской мове». А в церковные службы в приказном порядке вводят местные диалекты (1840), начали выходить литературные произведения на белорусском языке, которые, как и научные работы о Беларуси, печатались в России (в Беларуси же все издательства принадлежали полякам и полонизованным элементам).

В 1837 году в Петербурге три брата Грималовских (Валерьян, Клемонс и Юльян) выпускают поэтический трехтомник «Стихотворные произведенiя трехъ братьевъ, Валериана, Клеманса, Юльяна Гримоловскихъ, белорусовъ». К сожалению, польские традиции на то время оказались сильнее и попытки братьев Грималовских стать родоначальниками новой славянской литературы – белорусской – успехов не имели.
В девятом номере петербургского журнала «Маяк…» в 1843 году появилась статья «Слова два о языке и грамотности Белой Руси». Автор горячо доказывал право белорусского языка на литературное развитие, необходимость использования белорусского языка в литературном творчестве… В том же журнале в 1845 году были напечатаны отрывки поэтической поэмы «Энеида наизнанку» на «Белорусскомъ крестьянскомъ наречіи». Редакция журнала в предисловии к поэме подчеркнула: «Все просвещенные Русскіе давно уже поняли необходимость изученія Белорусской старины и грамотности. Но до сихъ поръ она оставалась краемъ непочатымъ, тогда какъ и она не менее другихъ богата» [9, с. 30 ]. Издатели считали (надо полагать, они знали это), что поэма написана Игнатием Маньковским (вице-губернатором Витебска). Евфимий Карский приписывал (1908) её авторство Викентию Ровинскому — царскому полковнику, а современные исследователи почему-то называют автором шляхтича Александра Рыпинского, активного участника польского восстания 1830-1831 годов.

Важным фактором создания условий для белорусского возрождения была поддержка царскими властями деятельности выходцев из белорусских земель. Большинство их работ издавалось типографией Императорской Академии наук. Уроженец Беларуси Иосиф Турчинович в 1857 году выпускает «Обозренiе исторiи Белоруссiи съ древнейшихъ временъ» как первое систематизированное изложение истории Беларуси. Некоторые фрагменты книги носят явный антироссийский характер, что в условиях нахождения белорусских земель в составе Российской империи указывает на стремление автора объективно излагать белорусскую историю.

На первую половину XIX века приходится и расцвет деятельности известного белорусского учёного Павла Шпилевского (писателя-этнографа, публициста, театрального критика), который на основе богатейшего этнографического, фольклорного и языковедческого материала заявил о существовании белорусов как самобытного и самостоятельного этноса. В 1846 году под псевдонимом «П. Древлянскій» он опубликовал статью «Белорусскіе народные преданія» с описаниемъ языческих богов «белорусцев», а в 1852 году её продолжение. Далее Шпилевский публикует следующие работы: «Белорусскіе народные поверья» (1846 – 1852), «Описаніе посольства Льва Сапеги въ Московію» (1850), «Белорусскіе поверья» (1850 – 1852), «Исследованія о вовкалакахъ на основаніи белорусскихъ поверій» (1853), «Белоруссія въ характерическихъ описаніяхъ и фантастическихъ поверьяхъ» (1853), «Путешествіе по Полесью и Белорусскому краю» (1853), «Белорусскіе пословицы» (1853), «Археологическіе находки» (1857), «Дожинка, белорускій обычай. Сценическое представленіе» (1857), «Зпаднорусскіе очерки» (1858), «Цыганёнокъ» (повесть для детей) (1855), «Мозырщина» (Из путешествия по западнорусскому краю) (1859). Три работы Шпилевским были написаны где-то около 1853 года, но не издавались и хранятся в рукописном варианте: «Словарь белорусского наречія», «Краткая грамматика белорусского наречія», «Заметки белорусца о белорусскомъ языке». (Почему бы белорусским учёным их не издать!)

Павел Шпилевский своими исследованиями буквально проникал в глубину жизни белорусского народа. Он детально описывает «Белорусскiя ярмарки», «Колядныя повечорки», «Игрища», «Чары, заговариванья, суеверья и предразсудки», «Родины и крестины», «Похороны и поминки», «Бабушкины сказки» и т. д.

Нельзя не сказать и ещё об одном уроженце белорусских земель – Иване Носовиче (1788 – 1877). Выйдя на пенсию в 55 лет, он свою жизнь посвятил изучению фольклора и этнографии белорусского края. Им издано 17 научных работ, из которых семь посвящены сугубо родной Беларуси. Наиболее значимыми изданиями являются: «Белорусскiе пословицы и поговорки» (1852), «Белорусскіе песни, собранные И. И. Носовичемъ» (1873), «Дополненіе къ белорусскому словарю. Слова, извлеченные изъ составленной имъ рукописи собранія белорусскихъ песенъ и сказокъ….» (1881).
Особый интерес представляет «Словарь белорусского наречія» (1870), Этим произведением Иван Носович продолжил исследования Иоанна Григоровича и его работу по праву можно назвать «первым белорусским словарём». В нём он собрал более 30000 слов, которые черпал из исторических документов и во время поездок по территориям Могилёвской, Минской, Витебской и Виленской губерниям. При этом Носович не только давал определение каждого слова, но и подробно характеризовал его. К сожалению, издатели оставили без внимания предуведомление к «Словарю…», составленное автором, а дали своё собственное.

Но в «Воспоминанiяхъ моей жизни» Иван Носович раскрыл наиболее важные моменты, которые он хотел довести до общественности. Несмотря на общественную значимость его работы, она не издавалась, когда он ещё здравствовал, а была опубликована во 2, 3, и 4 номерах журнала «Нёман» 1997 года. Так Носович считал белорусское наречие «кривечским», которое распространяется не только на белорусские губернии, но и на Смоленскую, Псковскую и Тверскую. По его мнению, в белорусском наречии заложены «чистый славянизм» и «близкое родство с великорусским говором и, напротив, резкое несходство с польским языком». В данном произведении «выставлены орфографические, этимологические, синтаксические и просодические формы белорусского наречия» [10, с. 252]

РЕМАРКА. Кто из граждан Республики Беларусь, кроме узкой группы специалистов, знает эти работы? Почему общественность независимой Беларуси мало знакомится с истинным духовным наследием белорусской нации? Вместо этого современных белорусов «пичкают» гусовскими, чечётами, филоматами, филаретами, мицкевичами и т. д., которые имели весьма спорное и отдалённое отношение к генезису белорусского народа! А чего стоит введение в белорусских вузах «притащенных за уши» в учебные планы таких курсов как «Лацімоўная літаратура Беларусі» и «Лацімоўная паэзія Беларусі»?

Из работ Павла Шпилевского, Ивана Носовича и других исследователей становится ясно, что предпосылки грамматических основ белорусского языка в XIX веке были разработаны приверженцами восточноевропейской культуры. Они относились к белорусскому языку как к определённому наречию единого русского языка, которое применялось местным населением для вербального общения. В качестве массивов для извлечения белорусских слов в свои словари сторонники восточно-христианской цивилизации использовали акты Западной Руси и фольклор белорусов.

Но в настоящее время проявляется чёткая тенденция, когда история и культура белорусского народа на базе восточно-христианской цивилизации всячески замалчивается, а её исторические носители отодвигаются в небытие. Этим самым происходит подмена этнокультурных ценностей белорусской нации. Так, в настоящее время широко пропагандируется работа Яна Борщевского «Шляхтич Завальня, или Беларусь в фантастастических рассказах» (1844), в которой якобы сформулирована белорусская национальная идея. Но автор, уйдя в мир ведьм, чародеев, «огненных духов», «кота Варгина», «ваўкалакаў», фантастической «Плачки» (Беларуси) и зловредной «Белой Сороки» (России) отгородился от реальных процессов возрождения белорусской народности на основе восточно-славянской цивилизации, которая была ему чуждой. В свою очередь, он буквально навязывает западно-христианские ценности в качестве народных. В этом произведении Яна Борщевского только слепой может увидеть некую белорусскую национальную идею. Такой человек или слабо знаком с текстом самого творения Борщевского, или вообще не читал его. Однако и здесь не всё так просто.

Диалектика взаимоотношений и влияния друг на друга белорусской народной культуры и литвино-польского шляхетства была очень противоречива и сложна. В 1852 году после многолетнего перерыва, вызванного польским засильем, впервые состоялась театральная премьера двухактовой оперы «Крестьянка» («Сялянка» – «Ідылія»), где крестьяне разговаривают на белорусском языке (знать – на польском). Либретто к ней написал Винцент Дунин-Марцинкевич (1846), а музыку — основоположник польского музыкального классицизма Станислав Монюшко. Тем самым, как считается, было положено начало возрождению белорусской национальной театральной традиции, хотя по своему самосознанию они, однозначно, принадлежали к польской цивилизации и к «кресовой польской народности».
Ещё ранее на белорусской земле в 1787 году появилась первая многоактная комедия, центральным персонажем которой был белорусский крестьянин. Люди из низших сословий являлись действующими лицами опер «Агатка», «Новое семейство», создатателями которых тоже выступили шляхтичи. Широкую известность получают крепостные театры польских и литвинских магнатов. В целом на территории Беларуси в конце XVIII – начале XIX веков наблюдается стремление элитарных кругов обратиться к национальной культуре белорусского этноса. Но это не были белорусские произведения, идущие из гущи народа. Обращение поляков и полонизованной знати к белорусской культуре было обусловлено их желанием привлечь на свою сторону массу белорусов, ибо в то время закладывались основы для формирования двух белорусских этнополитических ориентиров, получивших в последующем определения как «католического национал-сепаратизма» и «православной национальной идеи».

Что касается католического национал-сепаратизма (ныне «белорусский национализм»), то хотя его база и создавалась в Беларуси огнём и мечом по отношнию к белорусам, но за несколько столетий на белорусской территории образовалась достаточно влиятельная социально-политическая сила из его приверженцев. Значительную роль в её становлении сыграла деятельность создателей Виленской археологической комиссии и Виленского музея древностей братьев Тышкевичей, принадлежавших к богатейшим людям Северо-Западного края. Почётный член Петербургской академии наук, граф Евстафий Тышкевич в своей усадьбе собрал большую коллекцию рукописей, книг, монет, карт и гравюр. Только из упразднённых униатских монастырей он вывез 7 тысяч томов. Главные его работы – «Описание Борисовского уезда» (1847), «Археологические исследования памятников ремёсел и т. д. в древней Литве и Руси Литовской» (1850). Его брат – Константин Тышкевич, исследовал более 200 курганов, городищ и замков. Его основные работы – «Исторические сведения о древних замках, городищах и курганах в Литве и Руси Литовской» (1859), «О курганах в Литве и Западной Руси» (1865), «Вилия и её берега» (1871). В какой-то степени его можно назвать основоположником белорусской археологии. Обращаю внимание читателей на то, что литвино-поляки в своих работах белорусские земли называли «Литвой», а их православные уроженцы и россияне – «Белоруссией».

Таким образом, в первой половине XIX века на землях белорусского края одновременно происходило определение двух цивилизационно противоположных центров, за которыми стояли конкретные люди со своими этнокультурными ценностями. При этом, в то время на пространстве белорусских земель в качестве альтернативы господству «кресовой польской народности» происходит формирование достаточно решительного политического слоя, представители которого ранее в течении нескольких столетий была задавлены польскостью и поэтому остро нуждались в теоретических обоснованиях своей истории и культуры, политического и идеологического кредо. Реальную поддержку в этом они получила от российских властей, благодаря чему к 1863–1864 годам появилась этническая группа, состоявшая из православного духовенства, разночинной белорусской интеллигенции и крестьян, считавших себя «русскими» и которая категорически выступила противником польских повстанцев. В последующем из её среды выделяется определённый круг этнически ориентированной интеллектуальной молодёжи, которая сформулировала национальную идею, как духовную основу формирования белорусской нации (1884).

То есть, с одной стороны, Россия помогла белорусам подняться с колен и стала определённым трамплином для белорусского возрождения XIX века. С другой стороны, участие России в судьбе Беларуси превратилось в инструмент формирования национальной идентичности белорусов, попытки девальвации которого оппозиционными силами в настоящее время ведёт к эрозии этнокультурных ценностей белорусского народа и потере им своего исторического базиса.

Русофил Михаил Муравьёв – архитектор превращения Беларуси 1860-х годов в отдельную этнокультурную единицу

Первое направление белорусского возрождения, которое по сути являлось народным, тесно связано с деятельностью виленской российской администрации, возглавляемой Михаилом Муравьёвым. Можно сколько угодно – справедливо или нет – говорить о жестокости Михаила Муравьёва, называть его «вешателем», повторять слова внука знаменитого полководца, губернатора Петербурга Александра Суворова и российского демократа Александра Герцена по отношению к нему: «людоед», «российский вампир»… Именно такой образ Михаила Муравьёва, благодаря некоторым белорусским историкам, прочно утвердился в общественном сознании современной Беларуси. Однако объективная оценка его деятельности для независимого белорусского государства не так однозначна!

В какой-то степени можно утверждать, что генерал-губернатор Михаил Муравьёв спас белорусов от этнического уничтожения. Поэтому необходимы тщательный анализ и всестороннее исследование его деятельности для белорусского народа, ибо она напрямую связана с современными политическими процессами в Республике Беларусь и Российской Федерации.

Принципиально важным моментом нахождения Михаила Муравьёва на посту руководителя Северо-Западного края было то, что ему во многом удалось реализовать миссионерскую роль России на белорусских землях в 60-х годах XIX века. Было не случайным, что эту миссию исполнил именно он, а не кто-то другой. В 14 лет Михаил Муравьёв, будучи студентом физико-математического факультета Московского университета, создал математическое общество. Шестнадцатилетним молодым человеком в январе 1812 года Муравьёв уже преподавал математику и был экзаменатором в Главном штабе. Затем он вступает в армию и в звании прапорщика принимал участие в Бородинском сражении, где был тяжело ранен. В последующем за сочувствие к движению декабристов он отсидел некоторый срок в Петропавловской крепости. Имея племянником знаменитого анархиста Бакунина, Михаил Муравьёв становится государственным деятелем – вице-губернатором Витебской губернии, затем последовательно гражданским и военным генерал-губернатором Могилёвской, Гродненской и Курской губерний, председателем департамента уделов и министром государственных имуществ России.

После краткой отставки из-за разногласий с царским двором указом Российского императора от 1 мая 1863 года он назначается генерал-губернатором шести губерний Северо-Западного края. В книге «Rok 1863 na Mińszcyćnie = 1863 год на Меншчыне = L’an 1863 dans le distric de Minsk zebrali oprazowali J. Witkowski, O. Jniewicz i Lp.» польского отдела Интитута белорусской культуры (1927) даётся полное наименование его должности: «Виленский, Ковенский, Гродненский и Минский Генерал-Губернатор и Главный Начальник Витебской и Могилевской губерний» [11, с. 160]. Ему принадлежал целый ряд работ по государственному управлению и социально-политическим отношениям в России, которые явились основой для его избрания почётным членом Российской академии наук и вице-президентом Императорского русского географического общества.

Как личность Михаил Муравьёв представлял собой образованного государственника, а по своему интеллекту, организаторским способностям был достойным противником польским националистам в Северо-Западном крае. Будучи государственным деятелем, он хорошо понимал пагубность для России превращения литовских и белорусских губерний в польскую провинцию и то, что распространение восстания на восток от Царства Польского бросало не только военный, а, в большей степени, интеллектуальный вызов Российской империи.

Организуя отпор польскому национализму, виленский генерал-губернатор в своей практической деятельности не был «другом» белорусского народа и не называл его «белорусским» (последний раз из его уст такое название местного населения звучало в бытность Михаила Муравьёва могилёвским губернатором). Муравьёв оставался верным слугой российского престола и убеждённым русификатором Беларуси на основании выдвинутой им теории полного преобладания «русской народности» в Северо-Западном крае. Так, он не поддержал выпуск уже анонсированного и оплаченного из государственной казны на белорусском языке кириллицей журнала «Народны часопіс», а организовал издание в Северо-Западном крае русскоязычного альманаха «Русские Чтения».

При этом, преследуя цель оставления литовских и белорусских губерний в составе России Михаил Муравьёв со всей определённостью осознавал несостоятельность политического альянса с польской и полонизованной знатью, попыток её превращения в опору российского престола. Муравьёв понимал, что стремление потомков белорусских шляхтичей вместе с элитами Царства Польского воссоздать польскую империю «от можа до можа», бывшей в течение веков врагом России, никуда не ушло. В его представлении оно оставалось квинтэссенцией идеологии польского и большинства белорусского полонизованного шляхетства на землях Беларуси.

На конкретных исторических примерах рассмотрим деятельность виленской российской администрации во время польского восстания 1863– 1864 годов в контексте независимого белорусского государства. В своих исследованиях не будем придерживаться некоторых политически ангажированных лозунгов в белорусской истории, а возьмём за основу национальные интересы белорусского народа.
В представлении Михаила Муравьёва и его соратников центр противостояния с полонизмом на подчинённых им территориях проходил по линиям католичество – православие, поляк – русский, которые трактовались как собирательные образы. Основным механизмом разрешения столь запутанного и непростого вопроса он считал выведение большинства жителей Литовско-Белорусского края из этнического и социального небытия, в которое их погрузили польские элиты за четыре с лишним века своего господства. Это же касалось и «совращённой» белорусской знати.
Этим самым Михаил Муравьёв, защищая российские национальные интересы в Северо-Западном крае, создавал объективные предпосылки для возрождения местной народности, которая являлась бы союзником России.
В целях решения данной проблемы им был организован ряд действенных мер идео

логического и политического характера. Так власти Северо-Западного края ввели запрет на всё польское. Даже за ношение конфедераток и траурной одежды по погибшим полякам налагался штраф. Что касается польского языка, то была проведена целая серия мероприятий по его запрещению всюду и везде.

Всяческой обструкции подвергалась основная идеологическая конструкция польского и сполонизованного шляхетства – сарматизм. Печатные издания, многочисленные литографии показывали и доказывали, что мифы о сарматах (древнеиранских племенах – покорителях славян древней Польши), которые якобы являлись предками не только польской, но и белорусской шляхты, формируют из польскоязычного шляхетства чужих людей по отношению к большей части населения края. Также много было сделано для того, чтобы противопоставить этническое польское дворянство потомкам «древнеруской» знати – неполякам, которые «из кожи вон лезли» в своём стремлении быть поляками.

Особенно надо остановиться на попытках превратить горячих польских «патриотов» в обыкновенных «сребролюбцев». Введённый в июне 1863 года Михаилом Муравьёвым контрибуционный сбор в размере 10 % с дохода поместий польского панства должен был не только лишить финансовой подпитки восстание, но и выставить на всеобщее обозрение низменную меркантильность землевладельцев, их готовность за свои имения предавать и продавать любые идеалы.

Михаил Муравьёв объективно оценивал роль католических ксендзов в организации польского сопротивления на территории Северо-Западного края. Им было проведено множество мероприятий по ослаблению влияния Костёла на общественно-политическую жизнь. Среди них можно выделить сокращение количества католических святынь, ограничения в передвижении ксендзов, уменьшение влияния католической церкви на образовательные процессы …

Что касается православной веры, то её возвращение в литовские и белорусские губернии Михаил Муравьёв рассматривал в качестве первейшего условия восстановления попранной поляками исторической справедливости, ибо православие всегда являлось основным признаком этнической идентичности основной массы населения белорусских земель. Польские паны в Беларуси, будучи католиками, откровенно издевались над православными святынями и священниками. Многие историки (Михаил Коялович, Николай Григорович, Григорий Киприанович, Валентина Теплова, Пётр Чигринов и т. д. ) в ряде своих работ указывали на плачевное состояние православных храмов, так как по существующим правилам за их сохранение отвечали местные помещики. Согласно ведомостям, составленным в конце 30-х годов XIX века, более трёх тысяч православных церквей были полуразрушены и многие пришлось закрыть из-за их аварийного состоянии [12, с. 224]. Или ещё такой вопиющий пример: в Вильно Пречистенский собор, построенный в 1346 году по образцу собора Святой Софии в Киеве, выполнял роль кафедрального для всех православных ВКЛ. В XVII веке его захватили униаты, а в XIX – князь Чарторыйский превратил Божий храм сначала в анатомический театр, а затем в кузницу.

Михаил Муравьёв вызволил православный клир из-под опеки польских землевладельцев, уравнял материальное обеспечение из госбюджета православной и католической церквей, обеспечил ремонт старых и строительство новых православных храмов, ликвидировал злоупотребления в этом вопросе… Для сведения: ранее из российской государственной казны римско-католический клир в зависимости от статуса получал от 250 до 600 рублей серебром в год, а высшие иерархи православной церкви – не более 300 рублей серебром.

Им была организована и проведена беспрецедентная акция по бесплатной раздаче сотен тысяч крестиков православным жителям Беларуси. В результате реформ Михаила Муравьёва православная церковь стала уверенно чувствовать себя на белорусской земле в качестве полноправного субъекта духовной жизни и заняла то социальное и правовое положение, в котором она находилась до Люблинской унии (1569).

Такая деятельность Виленской администрации объективно влекло за собой трансформацию белорусских территорий в самостоятельную этнокультурную единицу и создавала предпосылки превращения политики русификации в процесс возрождения местной народности. Своей главной задачей Муравьёв считал обеспечение политической благонадёжности для Российской империи тех или иных социальных групп, а собственно этнические проблемы на белорусских территориях у него отходили на второй план. Российские власти в лице виленской администрации стали видеть в белорусах своих политических союзников в борьбе с польским владычеством. Элиты России в целом начали осознавать, что белорусы представляли собой этническую группу, которая имела прочные духовные и исторические связи с русским этносом России. Однако нахождение в ВКЛ и Речи Посполитой сформировали ряд особенностей, отличных от русских. В частности, длившееся в течении нескольких столетий насилие польских националистов над предками белорусов, создало из них тип личности с ярко выраженной покорной толерантностью, но способной на несгибаемую стойкость в отстаивании национальных интересов. При этом как мы уже установили: белорусы были этническим антиподом литвинам на белорусской земле XIX века.

Вольно или невольно генезис возрождения белорусов сформулировал один из видных славянофильских идеологов Иван Аксаков в 25 номере газеты «День» 1863 года. Развивая идеи молодого белорусского учёного Михаила Кояловича о белорусской «народности», он писал: «…Необходимо, чтобы крестьянинъ понималъ и Государевъ указъ, и внушеніе Русской власти – вполне отчетливо, безъ недоразуменій; необходимо, чтобъ онъ почувствовалъ себя вполне Русскимъ, а для этого онъ долженъ почувствовать себя прежде всего Белоруссомъ» [13, с. 3].
Таким образом, во второй половине XIX века белорусская народность при помощи России словно феникс, восставала из пепла этнического забвения, а её территории всё явственнее приобретали черты определённой этнокультурной самостоятельности. Главным организатором этого процесса выступал руководитель Северо-Западного края – Михаил Муравьёв.

Процесс возвращения в Беларусь восточно-христианских ценностей как важный фактор этнического пробуждения белорусов

Объективный анализ исторического генезиса белорусского этноса показывает, что основу его этнокультурных ценностей на протяжении всей истории составляла восточно-христианская цивилизация. В этом аспекте ещё раз повторим: кириллица, а не латиница была алфавитом старобелорусского языка; православие, а не католичество и униатство, огромный пласт восточноевропейской, а не западноевропейской культуры являлись истинным духовным базисом белорусской народности Средневековья…

60-е годы XIX века стали периодом поддержки Россией становления независимости белорусов от польского культурного доминирования. Данные обстоятельства потребовали пересмотра сложившихся институтов формирования исторических традиций и возвращения на белорусские территории исконных ценностей белорусского этноса на базе восточно-христианской цивилизации. Но в то время центральными элементами формирования духовного мира белорусского народа являлись Музей древностей и Временная комиссия в Вильно.

Историческая справка

Под нажимом польской знати Северо-Западного края и защитников её интересов в Санкт-Петербурге и Москве 11 мая 1855 года российский император одобрил и утвердил «Положенiе о Музеуме древностей и Временной археографической комиссiи» в Вильно. Комиссию возглавлял её председатель и попечитель Музея древностей граф Евстахий Тышкевич. Она включала в себя: 15 действительных членов, 9 членов-сотрудников, 18 членов-благотворителей, 8 почётных членов. В Музей древностей входили орнитологический кабинет, конхиологическая и минералогическая коллекции, обширное собрание картин, эстампов, скульптур. Среди 50 членов Временной комиссии преобладали поляки, литовцы и представители местного полонизованного шляхетства. Виленский Музей древностей был превращён в пантеон латино-польской старины в крае и занимался пропагандой идей восстановления Речи Посполитой. История белорусского народа там отсутствовала. К примеру, в центре экспозиции Музея находились портреты Стефана Батория, Тадеуша Костюшко, Адама Мицкевича и скульптура Оскара Сосновского «Ягелло и Ядвига». За 9 лет существования Временной комиссии было издано всего два выпуска её записок, два тома археографического сборника Игнация Даниловича «Skarbiec dyplomatów papieskich, cesarskich, królewskich, ksiąźęcych…» («Сокровищница дипломатов папских, императорских, королевских, княжеских..»), каталог музея, сборник статей по случаю посещения музея императором Александром II. Древние документы ВКЛ и Речи Посполитой, касающиеся истории белорусов, виленских интеллектуалов особо не интересовали.

Подобная деятельность в условиях кардинального пересмотра социально-политического положения белорусского этноса терпимой быть не могла. Музей древностей и Временная комиссия в конце 1863 года прекращают своё существование. На их месте в начале 1884 годая была создаётся Виленская археографическая комиссия (Виленская комиссия для разбора и издания древних актов), которая за период 1864 по 1915 годов выпустила 39 томов бесценных для Республики Беларусь исторических документов.

Виленская комиссия придала резкое ускорение процессам возвращения на белорусские земли базисных этнокультурных ценностей на основе восточно-христианской цивилизации. При этом россияне не стремились противопоставлять культуру белорусов политике русификации, а видели её в качестве составляющего элемента поведения российских властей в крае. В контексте такой политики в 1864 году при Виленском учебном округе открывается публичная библиотека. Для её организации и работы были изысканы немалые финансовые средства. Расширенная за счёт присоединения к ней музейной библиотеки в 1865 году, она стала настоящим научным и культурным центром не только русского православия в крае, но и белорусского возрождения.

Известный исследователь А. В. Рачинский передал библиотеке найденную им в Полоцке Новгородскую и Литовскую летопись Авраамки конца XV века. Не меньший интерес представлял преподнесённый им в дар библиотеке медный колокол со славянской надписью 1420 года, который был обнаружен в 16 верстах от Белостока, в селе Неводище.

Меценат Г. Кулаковский пополнил собрание библиотеки несколькими рукописями и редкими книгами, а также, по некоторым данным, летописным сборником Супрасльского Благовещенского монастыря (1498)…

Многие преподаватели стали получать регулярные командировки по северо-западным губерниям с учёными целями. Этнограф Н. И. Соколов между другими предметами привёз из Турова листы Евангелия XI века с записями на них князя Константина Ивановича Острожского и две рукописные книги на «белорусском наречии».

Начиная с 1864 года учителями рисования гимназий и уездных училищ было подготовлено большое собрание снятых с натуры археологических и этнографических рисунков, фотографий и палеографических снимков. Они послужили основанием для выхода в 1867 году литографированного «Издания памятников православной старины Северо-Западной России».

В 1866 году выходит первый выпуск «Сборника памятников народного творчества Северо-Западного края». Созданный в Вильно в 1867 году Северо-Западный отдел сгруппировал вокруг себя местных исследователей быта и культуры белорусского народа (Михаила Дмитриева, Юлиана Крачковского, Павла Шеина, Евдокима Романова и др.). По предложению Михаила Муравьёва в 1866 году открывается Виленская рисовальная школа под руководством Ивана Трутнева. Её окончили многие белорусы, ставшие впоследствии мировыми знаменитостями и внесшие свою лепту в народную белорусскую культуру.

Важное значение для возрождения духовного состояния края имело то, что после разгрома польского восстания 1863- 1864 годов было положено начало коренному слому польской элитарной системы образования, готовившей из белорусов этнических поляков, и обеспечен переход к массовому народному образованию.

Было запрещено использовать при обучении православных детей учебники на польском языке. Полагался штраф от 200 до 600 рублей, а за злостные нарушения – арест [14, с. 227].

К 1 января 1864 года в Северо-Западном крае открылось 389 народных училищ [15, с. 136]. А в последующем – целая сеть церковноприходских школ при каждой православной церкви. Практика перехода к массовому образованию народа послужила основой для возрождения национального самосознания белорусов как самостоятельного этноса, формирования его культуры и политических традиций.

Преподавателей начали готовить несколько новых учительских семинарий. Обучение проходило на русском языке, так как литературный белорусский язык только начинал формироваться.

Экономические предпосылки белорусского Возрождения 19 столетия

Нисколько не умаляя важность культурно-гуманитарной стороны деятельности России в XIX веке для формирования белоруской нации, всё-таки необходимо выделить политико-экономический аспект преобразований на белорусских землях в то время – создание класса собственников из числа белорусов и с целью противостояния польскому экономическому господству.

Одно только название указа Михаила Муравьва от 19 фвраля 1864 года говорило о многом: «Об экономической независимости крестьян и юридическом равноправии их с помещиками». Белорусские крестьяне хотя бы формально были уравнены в правах с польскими элитарными слоями.

Виленская администрация жёсткими мерами в борьбе с польским панством добилась повсеместного разъяснения белорусским крестьянам их прав. Так, Михаил Муравьёв напрямую обращался к народным массам: «Еще разъ повторяю вамъ, крестьяне и бывшiе дворовые люди: вы не обязаны уже вашимъ прежнимъ помещикамъ никакими повинностями; вы совершенно освобождены отъ ихъ зависимости, и если еще и теперь некоторые помещики польскаго происхожденiя, пользуясь настоящими смутами въ крае, заставляютъ васъ отбывать барщину или облагаютъ въ свою пользу платежами, то это есть злоупотребленiе» [14, с. 229–230].

Была организована защита самоуправления в сельской местности. Для этого пересмотрели состав и принцип работы всех структур по работе с крестьянством – губернских по крестьянским делам присутствий, поверочных комиссий и мировых посредников, ставших в своём большинстве настоящими представителями крестьянства, защитниками их прав и личности. На какое-то время даже иногда приостановилась деятельность некоторых органов самоуправления, а их обязанности поручались в уездах военным начальникам, уездной полиции и надёжным чиновникам.

Вот некоторые из требований к органам российской власти в Северо-Западном крае: «Губернское же Присутствiе должно входить во внимательное обсужденiе поводовъ къ низкой оценке, приведенныхъ Комиссiею, и утверждать выкупной актъ тогда только, когда вполне убедится, что назначенные платежи не могутъ быть повышены безъ обиды для крестьянъ и явной несправедливости» [14, с. 248].

Серьёзное внимание сосредотачивалось на, казалось бы, неразрешимых проблемах: разбор жалоб крестьян в их противостоянии с помещиками, выкуп ими земли и наделение сельских жителей землёй. Здесь Михаил Муравьёв, как руководитель края, предстаёт опытным социологом и юристом, вникающим и разбирающимся во всех тонкостях социально-политических и юридических отношений в крае; политиком, умеющим лавировать между антагонистическими политическими центрами (крестьянством, польскими землевладельцами и польской диаспорой в целом, лоббистами интересов поляков в Петербурге, российским общественным мнением и местным ополяченным дворянством, считающим себя поляками, но не потерявшими окончательно связь с народом).

Возьмём, к примеру, такой исключительно важный вопрос, как наделение широких масс крестьянства земельными участками. На каждый «чих» виленской администрации в этом аспекте польские помещики строчили жалобы во все инстанции, в том числе и в столицу Российской империи. Михаил Муравьёв добивался успеха тем, что лично вникал в особенности поземельного устройства как всего крестьянства, так и каждой отдельной социальной группы сельских жителей – обезземеленных, лесных сторожей, вольных людей… По каждому случаю им издавался отдельный циркуляр.

В частности, возьмём огородников, то есть крестьян, которые пользовались одними придомовыми усадьбами. Они платили оброк от 7 руб. 20 коп. до 14 руб. 40 коп., что было на порядок выше, чем крестьяне-хозяева. Если выкупной платёж хозяина составлял на пять десятин земли шесть рублей и сто рублей выкупной суммы, огородник вносил соответственно 7 рублей 20 копеек и выкупал усадьбу за 120 руб. Генерал-губернатор своим циркуляром от 24 июля 1863 года значительно понизил выкупную плату огородников, что было вполне справедливо, так как они наравне с хозяевами несли все мирские и земельные повинности. [14, с. 246, 247].

17 августа 1863 года издаётся очередной циркуляр о том, что крестьяне, ставшие безземельными в период отведения инвентарей до 1857 года, получали участки в размере трёх десятин на семью. Достаточно справедливое решение в отношении значительной части белорусов вызвало такой решительный протест помещиков, что виленская администрация вынуждена была издавать 18 октября того же года дополнительный циркуляр, подтверждающий и конкретизирующий первое решение по данному вопросу.

В результате настойчивой деятельности российских властей по поземельному устройству сельских тружеников наделы белорусских крестьян увеличились почти на четверть, а их подати стали на 64,5 % ниже в сравнении с остальными российскими губерниями, батраки и безземельные крестьяне начали получать землю – часто это происходило за счёт интересов польских помещиков. Крестьянское землепользование увеличилось в Виленской губернии на 42,4 %, в Гродненской – на 53,7 %, в Минской – на 18,3 %, в Витебской – на 3,7 % [16, с. 92–93].

Указом российского императора от 1 марта 1863 года вводился обязательный выкуп крестьянами своих наделов в Виленской, Гродненской и Минской губерниях, а с 1 мая прекращались временнообязанные отношения, крестьяне переводились в разряд собственников (не надо было отрабатывать барщину или платить помещикам оброк). Выкупные платежи снижались на 20 %. В ноябре 1863 года этот указ был распространён на Витебскую и Могилёвскую губернии.

Хочется указать, что процессы возрождения белорусов пугали не только поляков, они настораживали и царские власти. Об этом говорит фрагмент из отчёта III отделения на территории Литвы и Беларуси за 1863 год, где освещался вопрос взаимодействия властей с белорусскими православными крестьянами: «Вот почему управление ими требует большого искусства и способных деятелей, ибо сколько драгоценна преданность народа, столько опасно его своеволие» [12, с. 496].

Отчёт жандармов в данной ситуации отражал настроения российских господствующих классов, ибо против виленской администрации времён Михаила Муравьёва ополчилось не только польское панство. Вся реакционная Россия стала противником виленского генерал-губернатора. «Агенты влияния» (одним из особенно активных приверженцем пропольских настроений был родной брат российского императора великий князь Константин) распространили в Петербурге слух, что в Беларуси утверждается «социализм». Под влиянием этих наветов Михаила Муравьёва с «почётом» отправили в отставку. Кстати, по прибытии в Петебург восторженная толпа от вокзала до пролётки несла его на руках. А во многих домах белорусов длительное время висели портреты Михаила Муравьёва.

Можно предположить, что «социализм», приписываемый Михаилу Мураьёву был только поводом. В действительности полонизованные круги литовских и белорусских губерний, их покровители в обеих столицах России испугались процессов возрождения белорусского этноса, которые протекали параллельно с русификацией Беларуси. Но они уже не могли остановить белорусского этнического Ренессанса, выступившего прологом появления политической идеи независимости Беларуси, формирования белорусской нации и истоков национальной государственности. Кстати, в социально-политическом поле белорусского края второй половины XIX века наблюдалось исключительное явление: в избах многих крестьян висели лубочные портреты Михаила Муравьёва.

Таким образом, в 1863 году на землях Беларуси в основном проходила не военная операция, а шла жёсткая интеллектуальная и пропагандистская война между польским сообществом и российской администрацией. Она сопровождалась массовыми случаями террора с обеих сторон. Ум, интеллект и организаторские качества генерал-губернатора Северо-Западного края Михаила Муравьёва оказались выше личностных способностей польской диаспоры белорусских земель. Через 3-4 месяца нахождения его в должности её представители были повержены, и белорусы в полном смысле этого слова вырвались из рук польского панства. Именно имперская политика «русификации» Муравьёва сформировала условия для белорусского Возрождения XIX века на основе ценностей восточно-христианской цивилизации. Был создан очередной политический парадокс Российской империи, когда деятельность по русской ассимиляции одного из её народов привела к национальному возрождению ассимилируемых.

Польская цивилизация элитарных кругов белорусских земель и причины их обращения к народной культуре в середине XIX века

Ослабление польского влияния на Беларусь 19 столетия также стало началом второго направления белорусского Возрождения. Однако оно появилось в связи с попытками католических элит в той или иной степени сохранить процессы доминирования поляков в белорусском обществе. Длительное нахождение территории Беларуси в состоянии некого подобия польского «анклава» сформировало в общественном сознании её католической интеллигенции убеждение в том, что основу миропорядка на территории Северо-Западного края составляет польская цивилизация. Опасность её разрушения толкало белорусскую творческую знать на поиск путей сохранения польского господства в крае. Для сполонизованной интеллигенции удобным и испытанным вариантом было привнесение польских начал в народную культуру белорусского народа и посредством этого, как она считала, можно было решить проблему в свою пользу. К примеру, Дунин-Марцинкевич вместе с Владиславом Сырокомлей успокаивали своих коллег из Варшавы по поводу усиления белорусской темы в литературе Беларуси следующим: мол тяжело передать ценности польской культуры белорусскому народу иначе, чем на его собственном языке.

Такое поведение католической интеллигенции на белорусских территориях имело под собой серьёзные исторические основания и уходило своими корнями в глубину веков. Их детальное рассмотрение поможет понять истоки разделения граждан Республики Беларусь и что достичь единства её населения можно не лозунгами и призывами, а только пониманием исторических основ и предыстории цивилизационного раскола белорусского общества, а также их учёт в осуществлении государственной исторической политики.

Цивилизационное разделение белорусского этноса берёт свое начало в далеком прошлом. Так уже во времена Средневековья началось активное вторжение поляков на земли средневековые белорусские земли, которое превратило их в полигон польской ассимиляции местного населения, в первую очередь его элитных слоёв. Хотя данный вопрос мы уже достаточно подробно рассматривали ранее, но при исследовании данной проблемы рассмотрим его ещё раз, но только под другим углом.
В складывающихся обстоятельствах католическая интеллигенция белорусских земель была полонизована и длительное время находилась в культурном ареале Slavia romana Latina. Поэтому она не могла относиться к белорусским территориям как самостоятельному национальному пространству и признавать возможность превращения этого региона в независимое государство. Преподаватели Виленского университета 1815–1817 годов, приверженцы «Виленского вестника», «пачынальнікі»: филоматы и филареты, члены кружков Адама Киркора в Вильно, Викентия Дунина-Марцинкевича в Минске, Артёма Вериги-Даревского в Витебске, а также Адам Мицкевич, Владислав Сырокомля, Ян Чечот, Константин и Евстафий Тышкевичи – все они видели в Беларуси лишь некую этнографическую территорию, где проживает забитый, «бедненький» белорусский крестьянин, которого для его же блага надо приобщать к польской цивилизации через обращение к народной культуре.

Их отношение к белорусскому народу было разным. Но, являясь наследниками «польского народа шляхетского», творческие элиты белорусских земель девятнадцатого столетия стремились остаться в культурном пространстве польской цивилизации. Духовность белорусской интеллигенции XIX века восходила к творчеству Николая Гусовского, Яна Вислицкого и другим представителям католического шляхетства, которые обозначали себя поляками, были глашатаями католицизма и побед польского оружия.

К примеру, принадлежность к польской культуре не давала «пачынальнікам» признать белорусов в качестве самостоятельного субъекта истории, а «гутарковую мову» в качестве национального языка. Так, Владислав Сырокомля написал на белорусском языке только два стихотворения – «Добрыя весці» (1848), «Ужо птушкі пяюць ўсюды» (1861). Ян Чечот в 1819 году написал на нём несколько именных поздравлений и драматургических сценок – «Да пакіньце ж горла драць», «Едзе міленькі Адам»…

Их яркий представитель – Адам Мицкевич, будучи кумиром молодежи того времени на белорусских землях, писал исключительно на польском языке. Только на склоне лет Адам Мицкевич издал шесть стихотворений по-белорусски. Будучи в эмиграции в Париже, он в 1832 году обращаясь к «Землякам, литвинам, скитальцам…», называет Польшу нашей отчизной. В своей знаменитой работе «Книги народа польского и польского пилигримства» (1832) Мицкевич конкретно определяет свои национальные приоритеты: «Душа Народа Польского – это польское пилигримство… люди совести – это Поляки» [17, с. 27, 44].

Адам Мицкевич был редактором газеты «Польский пилигрим» и одним из главных проповедников философии «Польского мессианства», которое для Беларуси и её жителей готовило участь стать неотъемлемой частью Польши и единого польского народа. (Пилигримство – паломничество, хождение по святым местам. Поляк называется паломником, ибо он сковал себя священными узами странствования к святой земле, свободной Родине, пока не найдёт её).

Наиболее ярко и конкретно политическую и идеологическую сущность «пачынальнiкаў» выразил белорусский учёный Владимир Мархель: «…ў беларускім асяроддзі польскасць грунтавалася на ідэі адраджэння Рэчы Паспалітай і на антыімперскіх, антыцарысцкіх настроях, г. зн. нацыянальна-вызваленчы рух, вяршынямі якога былі паўстанні 1830-1831 і 1863-1864 гадоў афармляўся… праз рэтраспектыўны дзяржаўны патрыятызм. На тым этапе супраціўлення расійскай імперскасці ён… лагічна фарміраваў… адраджэнне беларускамоўнасці ў беларускай літаратуры» [18, с. 5].

Будучи одним из самых компетентных специалистов в области литературы той эпохи, Владимир Мархель однозначно говорит о польскости «пачынальнікаў». Для Владимира Мархеля, как и для «пачынальнiкаў», такие понятия как Независимость, Свобода, Родина, Народ олицетворялись с ВКЛ и Речью Посполитой, а не конкретно с предками белорусов.

Пониманию глубины политических заблуждений вокруг истории белорусской культуры может помочь более подробный взгляд на творчество Яна Чечота, которого, к примеру, «першаадкрывальнік яго творчай спадчыны Кастусь Цвірка прыгожа і справядліва назваў «яркай зоркай беларускага адраджэння» [19, c. 5]. Но вопреки устоявшемуся мнению, работы Чечота, в том числе и ставшие ныне известными национальными брендами сборники «PIOSNKI WIEŚNIACZE ZNAD NIEMNA I DŻWINY…» («Вясковыя песні з-пад Нёмана і Дзвіны…»), печатались c 1837 по 1846 год на польском языке.

Они впервые были переведены на русский и белорусский языки только в XX веке. Для подлинности слов покажем фрагмент одной песни из шестого сборник, который, как считается, написан на белорусском языке:
«Kalina nie stōj, raspukāj sie,
Da u biely ćwiet raskładāj sie,
Da na ćwietōk da bielūsieńki,
Da na kwietōk da drabniūsieńki» [20, c. 12].

Исходя из приведённых примеров можно сказать, что большинство произведений Яна Чечота и других его коллег, изданных в рамках польской культурной традиции, не могли оказать существенного влияния на национальное пробуждение белорусов.
Но после поражения восстания 1863–1864 годов в Польше, Литве, Беларуси и Украине на землях бывшей Речи Посполитой вплоть до событий 1905–1907 годов и начала Первой мировой войны установилась ситуация, когда возрождение Польши рассматривалось уже как «бессмысленные мечтания». Вопрос о возвращении польских «исторических земель» на некоторое время потерял свою актуальность. Среди политических элит Польши утвердился лозунг: «Не будем ничего ждать от политических переворотов» [21, c. 38].

В обстановке всепольского разочарования возможностью воссоздания польской империи сознание «кресовой» польской народности в Беларуси подверглось серьёзным изменениям, превратив её представителей во временных союзников национального возрождения на белорусских землях. Достаточно интересно сформулировал это положение могилёвский помещик Кароль Борисевич, воспоминания которого приводит современный белорусский исследователь Сергей Токть: «Участие и влияние кресовых поляков в возрождении Беларуси объясняется тем, что, с одной стороны, волновала нас будущая судьба родной земли и народа, с которым совместно жили веками, с другой же стороны, – считали мы, что таким способом спасаем край этот от слияния с Москвой и готовим независимость Беларуси, потенциально федеративной с Польской Речью Посполитой. Многовековое польско-белорусское общежитие создало тип человека, который, будучи поляком, по-своему любил Беларусь как составную часть Польши или – будучи белорусом – любил своё более обширное отечество, польскую Речь Посполитую. Почти каждый из нас мог сказать о себе «Gente Alba-Ruthenus, natione – Polonus», поскольку предки наши приняли польскую культуру вместе с гербом и вольностями, которые давала принадлежность к польской шляхте» [22, c. 30]. Перевод польской фразы «Gente Alba-Ruthenus, natione – Polonus» звучит так: «По рождению белорус, по национальности – поляк».

Это была общая точка зрения польских борцов за «независимость» белорусских земель. Более конкретно о целях белорусских поляков сказала известная писательница Мария Чапская, принадлежавшая к одной из самых богатых и известных польских семей города Минска: «Чем был наш край Беларусь, как не частью Великого Княжества Литовского, на протяжении четырех веков с Польшей соединенный, захваченный Россией? О пробуждении национального сознания белорусов ничего тогда мы не знали. Нужно было выбирать между Польшей и Россией, и не сомневались мы, что край наш должен вернуться к Польше. Польше независимой в давних, до разделов, границах» [22, с. 29].

В условиях тяжёлого давления царского двора, его настойчивым наступлением на диктатуру Польши во второй половине XIX века в политическом поле Беларуси начали происходить определённые изменения, касающиеся этнического самоопределения интеллектуальной элиты. В структуре личности части представителей белорусской католической интеллигенции местная белорусскость начала побеждать всеобъемлющую польскость, что порождало болезненный процесс понимания ею своей этнической взаимосвязи с населением огромной территории от Смоленска до Белостока.

В силу этого в среде католической интеллигенции верх стали брать белорусские начала, и она становится полноправным субъектом белорусского возрождения. Однако историческая польскость из её сознания никуда не ушла, она превратила католическую интеллигенцию в проводника польщизны в белорусскую культуру. Этим самым было положено начало параллельной линии возрождения белорусов XIX века и цивилизационному разделу белорусского общества. То есть, первопричины цивилизационного раскола белорусской культуры коренились в стремлении полонизованной знати остановить исторические процессы на землях Беларуси.

Вместе с тем, постепенные изменения в общественной психологии белорусской знати стали проявляться в содержании её интеллектуальной деятельности. К примеру, все явственнее обозначались тенденции взаимодействия народной и шляхетской культур, образования на их основе профессиональной белорусской культуры. Если первые двуязычные произведения Винцента Дунина-Марцинкевича и других авторов показывали величие разговаривающего на польском языке пана и маргинальность белоруса-крестьянина с его «гутарковай мовай» («простонародным языком»), то постепенно появляется всё больше произведений, где чётко проявляется уважение к белорусскому народу, его культуре, традициям и обычаям.

Широко используя в литературной практике белорусских земель авторский билингвизм (двуязычие), Винцент Дунин-Марцинкевич, будучи этническим поляком, рождённым на белорусской земле, издал в 1850-х годах ряд произведений как двуязычных (польско-белорусских), так на польском и на белорусском языках.
На языке оригинала его работы назывались так: «Sielanka: Opera we dwóch aktach», «Hapon: Powieść białoruska z prawdziwego zdar zenia, w jęzuku białoruskiego ludu napisana», «Wieczernice i Obłąkay», «Ciekawyś? – Przeczytaj: Trzy powiastki i wierczyk ulotny», «Dudarz białoruski, czyli wszystkiego potzosze», «Lucynka, czyli szwedzi na Litwie: Opowiadanie historyczne, w 4-ch obrazrach», «Rekrutski nabor żydowski», «Pan Tadėusz: Dwanátcać szlachėćkich bylic», «Zaloty», «Kupałła», «Pińskaj śzlachta» и т. д.
Обращение Винцента Дунина-Марцинкевич, как и большинства шляхтичей белорусских земель того времени, к народной культуре белорусов, было вызвано стремлением защищать там польские ценности. Вполне логичным было то, что он перевёл на одно из белорусских наречий польский гимн «Боже, храни Польшу!». Вот так объяснял «дворянин Викентий Иванов Марцинкевич» Главному цензорному комитету использование им в своих изданиях латиницы, а не кириллицы: «Я, действуя в духе правительства, впал на мысль для поощрения тёмного и с натуры ленивого нашего крестьянина к науке описывать его обычаи, обряды, традиционные предания и то в собственном его же диалекте» [23, c. 133]. Белорусские шляхтичи, используя латинский алфавит, стремились оставить белорусский народ в ареале польской цивилизации. По оценкам доктора социологии Люблинского университета имени Марии Кюри-Склодовской Ришарда Радика, Дунин-Марцинкевич по своим взглядам принадлежал к польской культуре: «Для В. Дуніна-Марцінкевіча польскасць была паняццем у нацыянальнам сэнсе вышэйшыі за беларускасць… ён хацеў далучыць сялян да палітычнай нацыянальнай супольнасці кшталту той, што існавала да падзелу Рэчы Паспалітай… Для аўтара «Гапона» паняцці «паляк» і «беларус» былі ў нацыянальным аспекце непадзельныя» [24, с. 261, 263].

Таким же образом оценивал творчество Дунина-Марцинкевича Янка Купала после просмотра одной из его оперет: «Аўтар аперэткі В. Марцінкевіч, сам шляхціц, шчыра стаяў на стражы інтарэсаў гербоўнай шляхты-паноў… ў сваіх творах выказваў думку, што ўся бяда беларускай беднаты паходзіць не ад паноў, а ад панскіх слуг…» [25, с. 52].

Данные явления тесно связаны с превращением литвино-польского шляхетства в «творцов» белорусской культуры. Их исследования имеют принципиальное значение для политических процессов Республики Беларусь.

Актуализация западно-христианского кода национального литературного языка – одна из первопричин цивилизационного раскола белорусского общества

Важным инструментом в борьбе с «русификацией» Михаила Муравьёва, на взгляд католической интеллигенции, мог явиться белорусский литературный язык, который, как уже указывалось, предки шляхтичей 19 столетия повсеместно запретили во время Речи Посполитой в 1696 году. Вместе с тем интерес представляет то, что литвино-польское шляхетство считало его языком отдельного этноса, хотя и видело в белорусском языке политический инструмент для сохранения польского господства в крае.

Белорусский литературный язык, воссозданный Винцентом Дуниным-Марцинкевичем и его коллегами, вмещал в себя отдельные черты говоров северо-восточного и юго-западного белорусских диалектов. Объективно он имел своим базисом западнорусский письменный язык XIV – XVII веков, который в Беларуси часто называют «старобелорусским». Задумывая новый белорусский литературный язык в качестве средства противостояния царской политике русификации, его насильственно «втиснули» в лоно западно-христианской цивилизации: насытили полонизмами, а вместо средневековой кириллицы использовали латинку. Евфимий Карский в своей работе «Белорусы. Введение к изучению языка и народной словесности» насчитал в 1904 году более 350 чисто польских слов в белорусском языке.

Такая политика сполинизованных элит являло собой их намерения противопоставить белорусскую народную культуру всё возрастающему российскому влиянию на общество и защитить польские начала на территории Беларуси. В определённой степени это была циничная попытка под флагом белорусской культуры и «блага» для народа сохранить в Беларуси прежнее польское господство, неизбежно ведущее к уничтожению белорусского этноса. Проводниками подобных намерений выступали, с одной стороны, этнические поляки, живущие на землях Беларуси и желающие видеть её в качестве польской провинции. С другой стороны, сформировался социальный слой из числа белорусов, которые считали себя поляками и желали вхождения белорусских земель в новую Речь Посполитую. Деятельность данной кресовой польской народности, объединявшая поляков и «палякуючых» белорусов, объективно входила в противоречие с государственными структурами России.
Закономерным было отношение властей Российской империи к латинице в белорусском языке как к польской экспансии. При этом не ставился вопрос о запрете печатать книги на белорусском языке кириллицей. Так, в 1859 году Главным цензорным комитетом «Сделано распоряжение по цензуре о воспрещении печатания азбук, содержащих в себе применение польского алфавита к русскому языку, а также о постановлении правилом, чтобы сочинения на малороссийском наречии, писанные, собственно, для распространения их между простым народом, печатались не иначе, как русскими буквами» [26, с. 191]. То есть в процессе издания книг в Западном регионе категорически предлагалось использовать исторический алфавит древнего «руского» государства и Великого Княжества Литовского.

Интеллигенция края, состоявшая в основном из зараженных польскостью шляхтичей, яростно сражалась за латиницу в белорусском языке. Постоянные конфликты издателей с административными органами России по этому вопросу привели к распространению упомянутых требований российской цензуры и на белорусский язык.

С началом третьего польского восстания министр внутренних дел России Пётр Валуев обратился с письмом о запрещении печатания на украинском языке книг религиозного содержания и учебной литературы, в том числе и на кириллице. Своё предложение он аргументировал тем, что по такой тематике, только с антироссийским подтекстом, в Польше издаются стотысячные тиражи и распространяются среди населения Украины.

В связи с тем, что на белорусских территориях картина с религиозными и учебными изданиями один к одному повторяла события на Украине, в 1867 году их печатание на белорусском языке тоже было приостановлено. Ещё раз подчеркнём: это касалось книг религиозного содержания и учебной литературы. Запрет Петра Валуева продержался до 1869 года – и был отменён с разрешением издавать на украинском и белорусском языках книги по данной тематике только кириллицей. Художественной литературы этот вопрос вообще не касался.

Украинские элиты воспользовались данным разрешением и напечатали десятки тысяч учебников на родном языке. В Беларуси же интеллигенция продолжала оставаться в рамках польскости и бросила все свои силы на открытие польских школ, защиту польского образования и сохранение латиницы в белорусском языке.
Ярким представителем такой тенденции в белорусской литературе был Франциск (Франтишек) Бенедикт Казимирович Богушевич, которого часто называют основателем критического реализма в белорусской литературе. В отличие от своих коллег, Франциск Богушевич внешне сумел преодолеть традиции служения Польше, которыми была пронизана деятельность белорусской творческой интеллигенции того времени, и стал гораздо ближе к белорусскому народу. Его герои являлись уже по многим признакам белорусами.

В «Прадмове» к сборнику «Dudka biełaruskaj Macieja Byraczka» («Дудка белорусская Матвея Бурачка»), вышедшему в Кракове польской латинкой (1891), Франциск Богушевич устами Матвея Бурачка изложил свои мировоззренческие взгляды, которые отражали революционность в среде белорусского католического шляхетства. Это был принципиальный момент развития самосознания деятелей белорусской культуры того времени: объективное дистанцирование от польскости.

Обратимся к тексту работы Франциска Богушевича на белорусском языке кириллицей, изданной в Вильно в 1921 году: «Братцы мілыя, дзеці Зямлі–Маткі маей!… мушу з Вамі пагаварыць трохі аб нашай долі-нядолі, аб нашай бацькавай спрадвечнай мове…а завецца яна «Беларускай»… і праканаўся, што мова нашая ёсць такая-ж людзкая і панская як і француская, або нямецкая, або і іншая якая… Наша мова для нас сьвятая, бо яна нам ад Бога даная…

Спрадвеку, як наша зямелька з Літвой злучылася, так і з Польшай зьедналася добравольная, дык усё яе «Беларусяй» звалі, і не дарма-ж гэта! Не вялікая, не малая, ні чырвоная, ні чорная яна была, а белая, чыстая: нікога ня біла, не падбівала, толькі баранілася.

Шмат было… народаў, што страцілі найперш мову сваю… а потым зусім замерлі. Не пакідайце-ж мовы нашай беларускай, каб ня ўмерлі.

Ужо больш як пяцьсот гадоў таму… Беларусь разам з Літвой баранілася ад крыжацкіх напасьцей і шмат местаў, як Полацак, прызнавалі над сабой панаваньне князёў Літоўскіх, а… Літоўскі князь Гедымін злучыў зусім Беларусь з Літвой ў адно сільнае каралеўства… Ў сярэдзіне Літвы, як тое зерне ў гарэху, была наша зямліца–Беларусь! Може хто спытае: гдзе-ж цяпер Беларусь? Там, братцы, яна гдзе наша мова жывець: яна ад Вільні да Мозыра, ад Вітэбска за малым не да Чарнігава, гдзе Горадня, Менск, Магілёў, Вітэбск, Вільня і шмат мястэчкаў і вёсак. Мацей Бурачок» [27, c.3–5].

Здесь присутствует ряд важных моментов: мы не Литва, а Беларусь (в его понимании Литва и Беларусь были двумя разными этнокультурными субъектами), правящие князья ВКЛ были «литовскими», а не белорусскими, Литва «панавала», то есть господствовала в отношении Беларуси, язык наш не «литвинский», а белорусский. Но красивые и проникновенные слова Франциска Богушевича таили в себе много секретов. «Dudka biełaruskaj Macieja Byraczka» как бы подводила итог деятельности группы католической интеллигенции по формированию литвино-польского католического национал- сепаратизма в качестве белорусского национализма. Она стала знаковым произведением по институализации именно такого формата «белорусского национализма» в политических отношениях Беларуси.

Издание книг в конце XIX – начале XX века одновременно на латинице и кириллице, насыщение белорусского языка словами, не соответствующими ментальности белорусов, с целью противопоставления русскому не объединяли белорусский народ, а только подчёркивали его разделение и приводили к негативным явлениям в белорусском обществе. Поэтому для общественности независимой Беларуси крайне важным является необходимость понимания мотивов обращения Богушевича к белорусскому языку. То ли это был крик души этнического белоруса, то ли литвино-польский шляхтич искал пути противостояния России в своём стремлении и дальше поддерживать на белорусских землях режим сплошной полонизации? Обратимся к фактам его биографии.

В 1863–1864 годах вместе с семьей он отстаивал целостность Речи Посполитой в отряде Людвига Нарбута, потом боролся за сохранение польского языка в Беларуси, открывал подпольные польские школы. Франциск Богушевич не называл себя белорусом и никогда не затрагивал вопрос о праве белорусов на государственную самостоятельность хоть в какой-то форме. Такое отношение Франциска Богушевича к понятию «белорус» было неслучайным. Близко знавшие его не единожды говорили, что он считал себя истинным поляком. Так один из его друзей, Франциск Оскерка, по вопросу национального самоопределения «основателя критического реализма в белорусской литературе» отмечал следующее: «Пан Богушевич… пламенный патриот-поляк, который в довольно частых личных разговорах со мной утверждал, что единственным мотивом, который толкнул его и его предшественников писать на этом говоре (т. е. по-белорусски. – Е. П.), было опасение возможной русификации местного люда» [28, c. 217–218].

Белорусский литературный язык, который так «патриотично» отстаивал Франциск Богушевич, белорусы или вообще не понимали, или понимали очень плохо. К примеру, во время белорусизации в 20-е годы XX века литературный язык в таком формате стал камнем преткновения в белорусском обществе. В «Службовай запіске» председателя «нацкомиссии» БССР Д. С. Чернушевича первому секретарю ЦК КП(б)Б А. И. Криницкому говорилось о протестах полочан против белорусизации. В ней отмечалось: «Население на 75-80 % выражает свой громкий протест против своего языка, — чтобы его не вводили в жизнь… чтобы из’ять его из употребления… И получилось у нас два лагеря: с одной стороны – правящие сферы, навязывающие язык населению, а с другой белорусы, не принимающие в обиход свой язык… В основу этого языка… введено масса польских слов (до 40 – 50 %). Вот почему… когда вы ему станете читать издаваемую в Минске на белорусском языке по новой терминологии газету «Савецкая Беларусь», то ваш собеседник только глаза пучит» [29, с. 729, 730].

Неприятие литературного белорусского языка, насаждаемого минскими властями, наблюдалось почти по всей Беларуси. К примеру, в информационном отчёте Слуцкого окружкома от 1 апреля 1926 года указывалось: «В области белорусского языка нет должных успехов… на собрании крестьян деревни Рудное Копыльского района вынесли постановление: «Ликвидировать белорусский язык и потребовать от власти быстрого его уничтожения» [30, с. 127].

В независимой Беларуси ещё предстоит разобраться с проявлениями отрицательного оношения части населения к национальному языку в период белорусизации. Это важная проблема формирования исторической памяти белорусского общества, ибо тогда одним из главных идеологов белорусизации был академик Язэп Лесик. Как автор учебника по белорусскому языку он принимал активные меры для его противопостановления всему русскому.

Малейшие заимстования из русского языка им объявлялись недопустимой русификацией. Подобные претензии он предъявлял даже к тем извечно белорусским словам, которые хоть как-то напоминали русские. Вместе с тем Язэп Лесик легко включал в белорусский язык всевозможные полонизмы. Не случайно такой язык белорусизаторов и вызывал отторжение у белорусов.

Как не случайно и то, что Язэп Лесик был дельцом от политики и весьма посредственным литератором и учёным. Современные исследователи демократического толка усиленно пытаются составить его литературное наследие. Получается крайне скромно и неубедительно.

Некую разгадку данного вопроса содержит постановление «Нацкамісіі ЦВК БССР», напечатанного в 15 номере «Савецкая Беларусь» 1925 года: «Парадак праверкі ведаў на беларускай мове супрацоўнікаў і арганізацый БССР».

Предполагалась достаточно серьёзная проверка с не менее серьёзными выводами. Что интересно: десятый пункт этого же документа требует проверки наличия в каждой организации лиц, владеющих польским и еврейским языками. О русском языке ни слова, как буд-то его нет. Возможно людей увольняли с должностей за незнание белорусского языка, что и вызывало попытки остановить безумие в таком разумном деле, как развитие белорусской национальной культуры. Ведь в то время не просто увольняли с должностей, носители белорускости не стеснялись широко использовать принцип «революционной целесообразности» в сочетании с физическим насилием ко всем неугодны. Всё это порождало страх и отчаянное сопротивление.

Ныне язык не является основным признаком национального отличия.

Что-то подобное пережили мы в 1991–1994 годах и в независимой Беларуси, где белорусский язык тоже стал яблоком раздора. Из каждой «тарелки» звучали и звучат ныне стоны и крики, что он сейчас находится в упадке и его возрождение станет идеологической основой второй компоненты белорусской национальной идеи. Здесь надо отметить, что ныне язык не является основным признаком национального отличия. К примеру, в Швейцарии 4 государственных языка, в Канаде – 2, австралийцы и американцы, разговаривающие на английском языке, не стали от этого меньшими патриотами своих стран и т. д. В мире давно уже перестали зацикливаться на языковых проблемах. И только там, где вокруг языка начинают нагнетать политическое напряжение, он приобретает статус национальной идеи. Как правило в нормальных странах такие тенденции и их носители привлекают внимание психологов и психиатров, а не политиков.

Но вопреки всякому здравому смыслу в настоящее время предпринимаются настойчивые попытки использовать «опыт» литвино-польского шляхетства XIX века и возвратить в белорусский язык польский алфавит, который ныне выдаётся за некую национальную латиницу. Путём такого «скромного» обмана белорусской общественности наследники литвино-поляков сумели 23 ноября 2000 года в Государственном комитете по земельным ресурсам, геодезии и картографии Республики Беларусь за номером 8/4488 утвердить «Инструкцию по транслитерации географических названий Республики Беларусь буквами латинского алфавита».

Что здесь странно и кому это надо? Ещё раз повторим – не существует национальной белорусской национальной латиницы. Следуя традициям литвинизма, в настоящее время ненавистники белорусской государственности, нарядившись в одежды белорусского национализма, пытаются перевести белорусский язык на латиницу под предлогом восстановления исторической справедливости. Затем они предполагают довести его до полной кастрации, нашпиговав массой различных полонизмов. Этим самым под видом возрождения белорусского языка проводится кампания по смене ментальности креативной части населения Беларуси, за которыми последуют этнические изменения всего белорусского общества. Кстати, 6 апреля 2023 года постановление Государственного комитета по земельным ресурсам, геодезии и картографии Республики Беларусь за номером 8/4488 как бы было отменено.

Таким образом, попытки литвино-польского сообществ Беларуси в середине XIX века создать белорусский язык на началах западно-христианской цивилизации внесли существенный вклад в цивилизационный раскол белорусского этноса. Он превратилось в норму политических отношений на белорусских землях и как тяжелое наследие прошлого вошёл в современную общественную практику.

Некоторые последствия цивилизационного раскола белорусского этноса в XIX веке для суверенной Беларуси

Обозначенная тема имеет непосредственное отношение к большинству социально-политических процессов в Республике Беларусь, ибо в той или иной степени, они связаны с событиями 19 столетия на белорусских землях. Иногда эти явления носят негативный характер, так как цивилизационный раскол белорусского народа в XIX веке сам по себе уже был отрицательным моментом его исторического генезиса. В качестве примера рассмотрим важнейшую проблему политической жизни современной Беларуси – определение исторических истоков белорусской государственности: или шляхетство, или народные массы в лице крестьянства.

Значительная часть общественности Республики Беларусь готова видеть историческими истоками национальной государственности шляхту белорусских земель. Не случайно некоторые властные структуры независимой Беларуси выступили инициаторами массового издания «Гербоўніка беларускай шляхты». Уже вышел 8-й том. Каждая книга этой серии представляет собой совершенство полиграфического искусства: от 300 до 900 страниц мелованной бумаги с красочными цветными иллюстрациями.

Сюда же относится и, казалось бы, совершенно пробелорусская серия из 8 книг – «Белорусский народный костюм». В некоторых из них очевидно перепутали Беларусь с Польшей. Поэтому на первом плане там демонстрируются короны польских королей и целый ряд их портретов. А с каким упоением раскрывается роскошь нарядов польской знати. И уж совсем ни к чему в народной белорусской книге описывать вооружение и костюмы польских воинов. Правда, есть там и одежды простых белорусов. Но создаётся впечатление, что её показ нужен для подчёркивания убожества белорусов и их никчемности.

Сторонники подобных идей и действий являются носителями точки зрения о том, что для повышения международного престижа Республики Беларусь необходимо наличие тысячелетней белорусской истории с всемирно известными деятелями.

Отсюда некоторые историки и публицисты создают достаточно странный «пантеон» как бы «белорусских исторических героев». В определённых кругах установилось политическое правило: всех родившихся на белорусских территориях или когда-либо живших там известных личностей независимо от национальности, политических и мировоззренческих взглядов считать белорусами. Так стали почитаемыми в суверенной Беларуси Радзивиллы, Сапеги, Тадеуш Костюшко, Адам Мицкевич, Игнат Дамейко, Константин (Кастусь) Калиновский, палач белорусского народа штандартенфюрер СС Франц Кушель, американский экономист Саймон (Семён) Кузнец и т. д. Современная белорусская интеллигенция даже гауляйтера Беларуси Вильгельма Кубе стала считать защитником белорусскости, а командира польского корпуса на территории Беларуси в 1918 года Юзефа Довбур-Мусницого – «знакамітым мінчаніным». Почитателям такой «белорусской» аристократии не лишним будет напомнить, что многие представители подобных «белоруских» элит или относились к другому этносу, порой являвшегося прямым врагом белорусов, или, будучи выходцами из этнической среды предков современных белорусов, отказались от своего народа, предали его, став конфессиональными и цивилизационными противниками. А по тем временам это означало – насилие и смерть по отношению к инакомыслящим.

В такой ситуации получается, что белорусам кроме чуждых белорусскому народу польских и пропольских элит больше некем и нечем гордиться! Надо отметить, что на формирование таких взглядов работает целая кагорта так называемых белорусских «интеллектуалов» с «демократическим пониманием истории Беларуси». Известная поэтесса, журналистка Людмила Рублевская, выделяет в творчестве Адама Мальдиса характеристику Беларуси, которую он увидел в романах Владимира Короткевича: «…балі, паляванні, калядныя карнавалы…кунтушы с шасціма вялікімі гузамі ў форме пладоў глогу з тонкага вырабу белага серабра…Ласіныя губы ў воцате…Смажаныя мядзвежыя лапы…Гэта Беларусь, дасюль невядомая для многіх. Частка Еўропы. Са сваймі паэтамі і філосафамі, князямі і дыпламатамі, рыцарамі і Прыўкраснымі Дамамі, паданнямі і легендамі, прывідамі і пачварамі…» [31, с.7].

Она также является автором ещё одной широко разекломированного сборника: «Рыцари и Дамы Беларуси» (2018). В нём Людмила Рублевская пытается представить цивилизационно отличную от предков белорусов катоическую знать ВКЛ и Речи Посполитой историческими истоками белорусской нации. Для придания аристократического флёра той публике Рублевская литвино-польских панов называет «рыцарями». Но, во-первы, все эти рода не являлись этнически белорусскими (первый раздел книги). Их родоначальники в своё время с помощью и при поддержке властей ВКЛ где морально, а где физически истребили старинные княжеские фамилии белорусских земель и заняли их места. Во-вторых, рыцарство это сословие со своими экономическим укладом, философией, идеологией и даже тактикой на поле боя («Копьё»). Рыцари находились только в странах Западной и отчасти в Центрвльной Европы. В Великом Княжестве Литовском рыцарства как сословия никогда не было. А то что панство Речи Посполитой, погрязшее в пьянстве и разврате, себя называло «рыцарями», то это от лукавого.

Творчество госпожи Рублевской явно направлено на формирование концепта национального исторического обмана, сущность которого уже была рассмотрена ранее. Возможно бессознательно, но Людмила Рублевская вносит свой «посильный» вклад в систему майданных технологий на белорусской земле. Их целью является создание в обществе обстановки массового психоза по изменению исторической политики и превращение граждан Республики Беларусь в управляемую западными спецслужбами массу.

Для реализации подобных намерений применяются и другие информационные приёмы, направленные против белорусского государства. Так, в настоящее время объединённый Запад и элиты соседней Польши вбрасывают значительные финансовые ресурсы на пропаганду в нашей стране католицизма, протестантства и униатства как исторических белорусских конфессий (опять же историческая основа такого явного обмана восходит к периоду цивилизационного раскола и формирования социальной базы католического национал-сепаратизма под видом белорусского национализма). В качестве альтернативы государственности независимой и суверенной Беларуси актуализируется Белорусская Народная Республика, которая существовала с 1918 по 1925 годы только на уровне идеи «у асяродзі» «палякуючых» белорусов.

Или ещё один вызов белорусской независимости: по утверждению отдельных историков, в том числе и преподающих в белорусских ВУЗах, интеллигенция Беларуси западно-христианской ориентации в годы Второй мировой войны вместе с оккупационными властями «строила» белорусскую государственность под названием «Белорутения». Например, Зинаида Антонович (доцент кафедры источниковедения исторического факультета БГУ) считает, что руководитель Белорусского бюро пропаганды при министерстве пропаганды фашистской Германии Фабиан Акинчиц: «…ставіў перад сабой неадназначную, на сённяшні момант вельмі актуальную мэту, — адраджэнне беларускай нацыі…» [32, c. 99]. Созданный им в 1943 году Союз белорусской молодёжи был образован, по мнению госпожи Антонович, для: «…супрацьстаяння ўплыву савецкай прапаганды, а таксама росту нацыянальнaй самасвядомасці і падрыхтоўкі кадраў для будучай беларускай дзяржавы» [32, c. 98].

Здесь необходимо заявить, что вряд ли кандидат исторических наук Зинаида Антанович является «убеждённой нацисткой» как её пытаются представить на просторах интернета. Просто молодая женщина стремится соответствовать определённым трендам среди некоторой части белорусских историков о постановке на территории Беларуси 1941–1944 годов в один ряд партизан и полицейских, солдат Красной Армии и военнослужащих Вермахта, Советской власти и оккупационных структур немецких захватчиков, гестаповце и чекистов.

Бывший член Геральдического совета при Президенте Республики Беларусь Виктор Ляхор в своей книге «Сражение со звездой: символика, атрибутика… антисоветских формирований на территории Беларуси в годы Второй мировой войны» (2018) уравнивает фашистских оккупантов с теми, кто с ними сражался и считает, что «в той войне двух тоталитарных государств русские, украинцы и белорусы сражались под советскими, немецкими и национальными знамёнами, обагрив своею кровью мундиры воюющих сторон… С Красной Армией воевали бывшие доблестные командиры РККА, партийные и советские чиновники, чекисты и милиционеры… комсомольцы и пионеры» [33, с. 7].

Подполковник белорусской армии запаса, придавая единичным случаям предательства массовость, формирует у молодёжи Беларуси убеждение о поголовном участии белорусов в борьбе с большевиками и партизанами. Белорусский лауреат Нобелевской премии Светлана Алексеевич в феврале 2020 года поделилась с журналистами либеральных российских СМИ своим личным: якобы она всю жизнь прожила в полицейской стране. Партизан Алексеевич называет бандитами, а не защитниками простых белорусов.

Усилия подобных «реформаторов» истории Беларуси приводит к тому, что даже стенды музея Великой Отечественной войны города Минска подверглись их влиянию. Они же сказываются на поведении молодых белорусов, выработке у них достаточно критичного отношения к героическим страницам национального прошлого.

Остаётся только спросить: куда нас заведёт такая историческая политика? И не является ли поведение отдельных представителей так назывемой «белорусской элиты» национальным преступлением? О необходимости постановки вопроса в таком аспекте говорит целый ряд исторических фактов, которые указывают на абсолютную ложь выше названных утверждений.

Так, согласно документам Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников, изданных в 1944 году, и материалов Нюрнбергского процесса над главными немецкими военными преступниками в Беларуси было разрушено 209 из 270 городов и посёлков городского типа, 9200 сёл и деревень (186 из них были сожжены вместе с жителями), свыше десяти тысяч промышленных предприятий оккупанты разграбили и уничтожили, увезли в Германию около 90 % станочного парка и технического оборудования фабрик и заводов. В Фатерлянд было угнано более 2 млн. голов крупного рогатого скота. Из Минска вывезли даже подвесную контактную сеть городского трамвая… В свою очереь, в Беларуси разместились немецкие фирмы «Борман», «Шорова-Верк», «Требец», «Шлахтхоф», «Троль», на которых работающие по 10 – 12 часов белорусы получали гроши, а кормили их один раз в сутки (80 граммов хлеба и жидкий картофельный суп) [ 34, с. 14].

Из Центральной библиотеки столицы Беларуси немцы вывезли в Берлин и Кенигсберг 1,5 миллиона ценнейших книг, в том числе собрание старопечатных изданий Фрациска Скорины, первое издание Литовского статута, рукописи Янки Купалы, Максима Богдановича… Представители немецкого генерального комиссариата перевезли в Германию библиотеки Академии наук, Государственного университета, политехнического института, научную медицинскую библиотеку, городскую публичную библиотеку… Единственное, что оставили немцы белорусам – возможность разговаривать на белорусском языке на 1/3 части этнической территории и на нём же обучать и воспитывать детей в духе преданности гитлеровской Германии.

В информационном поле Республики Беларусь появилась ещё одна напасть о неких «белорусских партизанах», которые якобы воевали с Советской властью вплоть до 40– 50-х годов XX века. Этакие аналоги «лесных братьев» Прибалтики и украинской УПА. Деятельность подобных партизан будто бы была продолжением традиций Тадеуша Костюшко, «Кастуся» Калиновского и т. д. Молодёжь верит в эти небылицы, так как в реальности в то время вооружённые выступления на территории БССР имели место быть. Но пропольские пропагандисты не говорят о том, что белорусы в них участвовали весьма опосредовано, а чаще всего вообще не участвовали. Эти отряды состояли в абсолютном большинстве из бывших военнослужащих-поляков Армии Крайовой и некоторых антисоциальных элементов.

Вышеизложенные примеры говорят о том, что превращение исторических споров в политическое противостояние, а информационных противоречий – в часть гибридной войны против Республики Беларусь, вызывает необходимость объективного понимания общественностью Беларуси исторических истоков белорусской нации как важнейшей части национальной идентичности.

Так, в независимой Беларуси заслуживает всяческого восхищения население и знать Полоцкого княжества-государства, которое в 862 году выступило одним из создателей Древней Руси. Его земли охватывали практически всю территорию современной Беларуси! А как можно не замечать мужества предков белорусов, которые в нечеловеческих условиях этнического и конфессионального четырёхсотлетнего гнёта в ВКЛ и Речи Посполитой сумели сохранить свою этническую принадлежность, народную культуру и историю? И сделали это простые белорусы, которые сейчас презрительно именуются «чернью», а средневековая шляхетская масса вдруг стала предтечей белорусской государственности! Но ведь именно любители «ласіных губ ў воцате, смажаных мядзвежых лап» вырезали под корень население восставшего Пинска и других белорусских городов в 1648 году, а через 150 лет отрезали головы крестьянам-белорусам Крического повета за их стремление к правде и справедливости.

Надо ли гражданам Республики Беларусь фетишизировать идеи о некой средневековой католической шляхетской демократии в качестве якобы исторического истока белорусского государства и стесняться своего далёкого крестьянского прошлого? А ведь не только крестьянского. Во многих уголках тогдашней Европы были известны имена таких наших славных предков как Кирилл Туровский, Лонгин Карпович, Афанасий Филиппович, Леонтий Мамонич, Симеон Полоцкий… Эти средневековые интеллектуалы создавали духовную основу белорусской этнической народности XV – XVI веков. Они и составляют нашу национальную историческую гордость. И разве можно сравнивать Франциска Скорину и Николая Гусовского? Но ведь в Республике Беларусь творчество Гусовского звучит в школах и ВУЗах гораздо значимее чем Скорины! Со всей определённостью также можно утверждать, что белорусы, создавшие на землях Беларуси промышленность, передовую науку, национальную культуру, развитое сельское хозяйство и победившие объединённый европейский фашизм в самой страшной войне, генералы и министры БССР и СССР, Герои Советского Союза из среды этнических белорусов играют не меньшее значение для Республики Беларусь, чем пришлые магнаты и шляхта ВКЛ и Речи Посполитой!

И ещё некоторые актуальные темы сегодняшнего дня, вытекающие из исторического прошлого Беларуси. К примеру, ныне в среде интеллигенции и студенчества попраны и оболганы героические партизаны, боровшиеся против польских и немецких захватчиков в годы Гражданской и Второй мировой войн. Катастрофически мало говорится в Республике Беларусь о Виленской коммуне (декабрь 1918 – январь 1919), Рудобельской партизанской (Советской) республике (1918–1920), Октябрьско-Люблинской, Суражской, Ивенецко-Налибокской, Россоно-Освейской, Сенненско-Оршанской, Полоцко-Лепельской, Борисовско-Бегомльской, Чечерской, Кличевской партизанских зонах (1941-1942–1943-1944). Упорно замалчиваются успехи социалистического строительства в БССР, когда была окончательно сформирована белорусская нация и построена политическая, экономическая, социальная и духовная основа для создания независимой и суверенной Беларуси!

Исторический фундамент государственности Республики Беларусь, выстроенный на ложных приоритетах, является непрочным и будет разрушаться.

Вопросы и проблемы, проблемы и вопросы, вопросы и… Попытки их осмысления явно указывают на то, что исторический фундамент государственности Республики Беларусь, выстроенный на ложных приоритетах, является непрочным и будет разрушаться. Важную роль в этом явлении играют негативные последствия цивилизационного раскола белорусcкого народа в XIX веке. Их объективное осознание белорусским обществом поможет преодолеть многие отрицательные тенеденции политических процессов по разрушению государственности Республики Беларусь.

Источники:

1.Сыракомля, У. Добрыя весці: Паэзія, проза, крытыка / Уклад. і камент. У. Мархеля, К. Цвіркі… – Мн., 1993.
2. Селезнёв, Ю. И. Достоевский. – 2-е изд. – М, 1985.
3. Миловидов А. И. Освобождение крестьян Северо-Западного края и поземельное устройство их при графе М. Н. Муравьёве. – Вильна, 1901
4. Коялович М. Несколько слов о народном движении в Белоруссии // Шолкович, С.В. Сб. статей, разъясняющих польское дело по отношению к Западной России. – Вильна, 1885– 1887. Вып. 2. – 1887.
5. Терешкович, П. В. Этническая история Беларуси XIX – начало XX в. : В контексте Центрально-Восточной Европы. – Мн. : БГУ, 2004.
6.Карский, Е.Ф. Отчет о поездке в Белоруссию в 1903 г. – Санкт-Петербург : Тип. М. Стасюкевича, 1905.
7. Алексеев, Л. В. Археология и краеведение Беларуси XVI в. – 30-е годы XX в. – Минск: Бел. навука, 1996.
8. Семевский В. И. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX века в 2 т. Т. 2. : Крестьянский вопрос в царствование Императора Николая – СПб, 1888.
9. Маяк: журнал современного просвещения, искусства и образованности в духе народности русской. Т.23. – СПб : тип. Конрада Винберга, 1845.
10. Носович, Иван. Воспоминания моей жизни // Нёман, 1997, № 4.
11. Rok 1863 na Mińszcyćnie = 1863 год на Меншчыне = L’an 1863 dans le distric de Minsk zebrali oprazowali J. Witkowski, O. Jniewicz i Lp. Mińsk : Nakładem Instytutu Kultury Bialoruskiej, 1927.
12. Гісторыя Беларусі ў дакументах і матэрыялах / Акадэмія навук БССР, Ін-т гісторыі. – Менск [Мінск], 1936 – 1954. Т. 2 : (1772 – 1903 гг.), 1940.
13. Редакционная статья / «День», 22 июня, 1863. № 25.
14. Муравьёв, М. Сборник распоряжений графа Михала Николаевича Муравьёва по усмирению польского мятежа… / Составил Н. Цилов. – Вильна, 1866.
15. Гигин В. Ф. Оклеветанный, но не забытый // Нёман : журнал. – Минск, 2005. – Вып. 6.
16. Анисимов В. И. Наделы // Великая реформа 19 февраля 1861. Русское общество и крестьянский вопрос в прошлом и настоящем. – М., 1911. Т. 6.
16.
17. Мицкевич, А. Книги народа польскаго и польскаго пилигримства. Пер.
Анатолием Виноградовым. – Москва. – 1917.
18. Мархель, Уладзімір. Прысутнасць былога : нарысы, артыкулы, эсэ. – Мн. : Выд. М.М.Трафімчук, 1997.
19. Ліцьвінка, Васіль. «Спевы пра даўніх ліцьвінаў да 1434 года» Яна Чачота 1842 – 1844 гадоў – гістарычны эпас беларусаў / Уклад В. Ліцьвінкі… — Мн., 2004.
20.Czeczot, Piosnki wieśniacze z nad … – Wilno, 1837-1846. [Кн.6] : Piosnki
wieśniacze z nad Niemna i Dźwiny, niektóre przyłowia i idiotyzmy w mowie sławiano-krewickiei, s postrzeżeniami nad nia uczynionemi, 1846.
21. Цвікевіч, А.І. Адраджэнне Беларусі і Польшча. – Менск (Мінск); Вільня; Берлін: Выд. тав. «Вызваленьне», 1921.
22.Токть, С. Белорусы в эпоху формирования модерных европейских наций ( XIX – начала XX в.). [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://pavet.net/libaryhistory/bel_history/_books/bnp/03/%D0%BB%D0%B2%D0%B0_2.html/. – Дата доступа: 25.01.2015.
23. Пачынальнікі / Акадэм. нав. Беларускай ССР, Інст. літ. імя Я. Купалы. – Мінск, 1977.
24.Радзік, Р. Вытокі сучаснай беларускасці. – Мінск : Медысонт, 2014.
25.Купала. Я. Поўны збор твораў. У 9 т. Т. 8 : Артыкулы, натакі, выступленні. Калектыўныя творы. – Мн. : Маст. літ., 2002.
26. Марцінкевіч герба Л ебедзь: Дакументы і матэрыялы пра класіка
беларускай літаратуры XIX ст. Вінцэнта Дуніна-Марцінкевіча. Укладальнік Кісялёў Г. В. – Мінск, 2009.
27. Багушэвіч, Францішак. Дудка беларуская Мацея Бурачка. Вільня : У. Знамяроўскага, 1921.
28. Зенькевич Всеслав. «Несвядомая» история Белой Руси. – М. : Книжный мир, 2017.
29. НАРБ Ф. 4-п. Оп. 1. Д. 2532. Л.729-730.
30. НАРБ Ф. 4-п, Оп. 1, Д. 2258. Л. 127.
31. Рублеўская, Л. Чалавек Адраджэння // Беларусь і беларусы ў прасторы і часе: зб. да 75-годзя прафесара А.Мальдзіса / Грамад. аб’яд-не « Міжнар. асац. беларусістаў», Пол. ін-т у Мінску.– Мінск, 2007.
32. Зінаіда Антановіч/ Асоба Фабіяна Акінчыца ў кантэксце часу// Знакамітыя мінчане: матэрыялы Беларуска-Польскай навук. канф., Мінск, 9 лістапада 2006г /Польскі Інстытут у Мінску. – Мінск, 2007.
33. Ляхор, В. А. Сражение со звездой : символика, атрибутика,униформа, знаки различия антисоветских формирований на территории Беларуси в годы Второй мировой войны. – Минск, 2018.
34. Сообщение Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников в Минске. – М., 1944.

Автор: Полковник в отставке, кандидат политических наук – Подлесный Е. Я.

Обращение автора к читателям: Политическая история Беларуси.

Публикуемый материал содержит личные оценки и версии автора Подлесного Евгения Яковлевича, и может в корне не совпадать с мнением редакции сайта выпускников Минского СВУ.